После долгих дней - Светлана Еремеева

На следующее утро Жак и Александр продолжили раскопки. Каждое ведро земли просеивали через грохот – специальное археологическое деревянное сито или решето с высокими бортами, подвешенное на столбах. Солнце жарило вовсю, разъедая кожу, высушивая глаза, но Александр словно не замечал трудностей, он как зомби ходил от ямы к грохоту, перебирал землю, снова возвращался к месту раскопок. Около полудня мимо лагеря на бешеной скорости проехал джип с открытым верхом, в котором гроздью, вываливаясь, сидели бородатые арабы в запыленных галабеях, до зубов вооруженные автоматами американского производства. Раздались выстрелы, несколько пуль пролетели над самой головой Жака и пробили тент, под которым сидели гости из Эр-Рияда, но, к счастью, джип покатил дальше, то ли бандиты не заметили археологов, то ли дела впереди были поважнее, в любом случае, на этот раз пронесло. Холод пробежал по жилам, но Александр принял решение продолжать. До вечера еще было время, он чувствовал, что завтра уже будет поздно. А к ночи можно было добраться до багдадского Национального музея и укрыться там, если начнется что-то непредвиденное. Утром по радио Александр слышал, что армия НАТО была уже в пустыне, наносились бомбовые удары. Наступление на Багдад могло начаться в любую минуту. Нужно было торопиться, иначе они рисковали навсегда остаться в этом лагере вместе с погибшими многие тысячелетия назад обитателями Шумера.

Около четырех часов дня Жак издал радостный вопль и подозвал Александра к грохоту. Там, на деревянных перекладинах, измазанный глиной, сверкал огромный рубин, а рядом, раскрошившись, лежали детали золотого убранства – изображение то ли животного, то ли цветка. Дрожа всем телом, не веря собственным глазам, Александр потянулся к грохоту. Трясущейся рукой он достал со дна люльки рубин и поднес к самым глазам. Камень был неправдоподобно большим. Сверху он казался потускневшим, но внутри отчетливо виднелся огонек, яркий, обольстительный. Золото было мягким, почти без примеси серебра.

Заметив ажиотаж, к грохоту подошел господин Ширази:

– А вы мне не верили, господин Телищев-Ферье. Она никогда не ошибается.

– Если госпожа Гуль никогда не ошибается, могу ли я задать ей позднее один личный вопрос? – спросил Александр. – Уверяю, это не праздное любопытство. Есть человек, от которого я давно не получал никаких новостей. Я хочу знать, все ли с ним благополучно.

– Думаю, да, вы можете спросить Гуль об этом. Другое дело, действительно ли вы хотите знать то, о чем намерены спросить.

Александр с удивлением посмотрел на гостя. Откуда было ему знать, как сильно боялся Александр услышать ответ Гуль?

– Да… Бывает так, – продолжил господин Ши-рази. – Ждешь чего-то очень сильно, тратишь годы, отдаешь последние силы, а ответ приходит, и ты сам не знаешь, что с ним делать. Время неумолимо, даже жестоко. Но оно все расставляет по своим местам.

Действительно, за три года после расставания с Адрианой Александр не раз думал, что ему только показалось, что он был влюблен в эту девушку. Отец, возможно, был прав, он понимал, что сильных чувств у Александра к Адриане не было, как, собственно, и у Адрианы к Александру. Девушка, быть может, увлекшись Александром, хотела наладить свою жизнь в другой стране, подальше от войны и связанных с ней тягот. Они были людьми нового поколения, сильные чувства не бушевали в их сердцах. Что-то владело ими, но что-то, очень отдаленно напоминавшее ту любовь, которую еще помнили люди середины XX века, а уж тем более ту, которую описывали немецкие романтики или – еще раньше – в поэмах и сонетах эпохи Ренессанса воспевали Данте, Петрарка, Пьер Ронсар. К тому же, когда пелена первой влюбленности спала, Александр отчетливо осознал, что Адриана всю жизнь металась между «Отпором» и Милошевичем, между Северным Косово и Европой, между отношениями с ним и перспективой блестящей карьеры. Она не любила его, она хотела просто устроиться в сложной, исковерканной геополитическими потрясениями жизни, хотела за что-нибудь зацепиться. Но что-то мешало Адриане, возможно, любовь к своему сербскому прошлому в Звечане, который теперь находился в новом, признанном не всеми странами государстве Косово. Она любила Сербию, но не была убежденной патриоткой, она не пошла бы в своей любви к стране до конца, если бы ей это было невыгодно. Александр понимал это. Ведь так же девушка поступила и с ним: когда он стал не нужен, она просто ушла, обвинив его напоследок в инфантилизме, в покорности отцу, в создании из образа отца кумира наподобие памятнику Эмпетразу, что было особенно больно, потому что ложно. В итоге оказалось, что Адриана совсем не понимала его.

Нет, Александр теперь осознал, что был в те годы человеком, глядящим на мир через экран ноутбука. Внешний мир был для него средой, в которую он выбирался ненадолго, чтобы выполнить все необходимые функции. И наиглавнейшей из них была для Александра работа, любимое дело. Центр Ирака, где он вел раскопки, воспринимался путешествием на машине времени в далекую древность. Основной мир был там, внутри. А в любви, которая связана скорее с внешним миром, молодой археолог, как выясняется, не понимал ничего. Он пытался любовь перенести также внутрь своего мира, спрятать ее от всех, сделать абсолютно субъективной. И в этом своем стремлении он действительно забыл о самой Адриане, об ее эмоциях, чувствах, ожиданиях. Ведь, как выяснилось, девушка не жила внутри его сознания, его воображения, она была человеком из реальности, вырвавшимся из рамок его представлений о будущем. Она освободилась и унеслась, подгоняемая ветрами грядущих перемен. Где она была сейчас? С кем проводила время? Все, что Александру хотелось знать, – жива Адриана или нет. И желание узнать эту данность было, как и четыре года назад, неизменно сильным.

– Вот вы и докопались до сути, господин Телищев. Возможно, вам удастся разгадать и вторую тайну, которая мучит вас, – усмехнулся гость из Эр-Рияда. – Но станете ли вы счастливее от этого?

Господин Ширази посмотрел каким-то странным взглядом прямо в глаза Александру, затем оглядел рубин и золото, повернулся и пошел к тенту. Создавалось впечатление, что ему было совершенно все равно, лежал ли древний Золотой зиккурат у них под ногами или нет. Более того, Александру показалось, что гость изначально прекрасно знал, что зиккурат был там. Он смотрел на место раскопок с каким-то унынием. Все это сбивало Александра с толку, ведь еще вчера араб вертелся вокруг него как заведенный, убеждал, просил, буквально заставлял его и Жака взяться за работу. Странным было и поведение Гуль, которая даже не пошелохнулась, не сдвинулась с места. Уставившись в одну точку, она гладила леопарда и что-то нашептывала, покачиваясь на складном стуле. Александр решил не зацикливаться на поведении гостей и срочно продолжать раскопки. В конце концов, все должно было объясниться рано или поздно, он списал безразличие приезжих на жару и усталость.

Забыв про испепеляющее солнце, чувство голода, надвигающуюся со стороны пустыни опасность, Александр и Жак, не останавливаясь, рыли и просеивали землю. На досках грохота появлялось все больше драгоценных каменей и золотых деталей, некогда украшавших фасад зиккурата и золотые статуи на нем. Наконец, часам к пяти вечера, под лопатой звякнуло что-то твердое и, по всей видимости, очень объемное. Александр отчетливо увидел золото, отлитое в огромные кирпичи. Ярко-желтые слитки были прикреплены друг к другу намертво каким-то особо прочным раствором; обоим археологам показалось даже, что этим раствором было расплавленное золото, смешанное с серебром, оно было более светлое, чем сами золотые кирпичи. Александр попытался представить, каких размеров мог быть храм, учитывая размер кирпичей, количество этажей зиккурата, обычный метраж подобных культовых сооружений, высоту лестниц, и с изумлением понял, что зиккурат распластался под ним на сотни метров в длину и десятки метров в глубину. Чтобы извлечь его из-под земли, понадобились бы годы и сотни людей.