Летняя гроза - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– Спасибо, я еще постою.

– Как хотите. Он говорит, самоубийство – лучший выход. У индусов оно вместо церкви. Бросятся в Ганг, а там – крокодилы.

– Вы очень любите Шопенгауэра?

– Читаю. Нашла в библиотеке. Он говорит, мы – ягнята на лугу, которых подстерегает мясник. Пройтись не хотите?

– Нет, спасибо.

– Дело ваше.

Миллисент отошла немного, но вернулась.

– Да, я забыла сказать. Я обручилась с Ронни.

Деревья поплыли перед Сью, и кто-то стал ее душить.

– С Ронни?..

– Да, – повторила Миллисент тем самым тоном, который избрал бы Шопенгауэр, обнаружив в салате червяка. – Вот сейчас.

Она ушла, Сью вцепилась в балюстраду.

– Ну, знаешь!

Это был Хьюго, хотя и какой-то зыбкий.

– Она тебе сказала?

Сью кивнула без слов.

– Она выходит замуж за Ронни.

Сью опять кивнула.

– Смерть, где твое жало?[24] – вскричал Хьюго и убежал туда, куда ушла Миллисент.

Достойное и твердое послание, в котором Руперт Бакстер выразил свое мнение о лорде Эмсворте, было написано сразу после прискорбного инцидента и передано Биджу еще не отмытыми руками. Только выполнив этот неотложный долг, бывший секретарь пошел к себе причесаться и умыться, но не успел он пройти один пролет, как дверь открылась и с уст леди Констанс сорвался, скажем так, крик испуга:

– Мистер Бакстер!

Удивилась она настолько, что Бакстер чуть не отнес и ее к разряду неуравновешенных. Сейчас ему были неприятны женские крики.

– Разрешите пройти? – учтиво спросил он. Объяснить он мог все, но не хотел – у стен есть уши.

– Но как же!..

Он скрипнул зубами и пошел в ее комнату.

– Что это с вами?

– Прыгнул из окна.

– Из окна?

Он кратко изложил события. Она покаянно охнула:

– Ах, Господи! Как же я забыла, не сказала вам?

– Простите?

Леди Констанс осторожно оглянулась, хотя была у себя. Практически все, кроме лорда Эмсворта, теперь поминутно оглядывались.

– Сэр Грегори пишет, – объяснила она, – что Пилбем работает на него.

– На него?

– Да. Сэр Грегори к нему ездил и его нанял, чтобы он украл эту рукопись. Потому мы и едем туда: хотим Галахада вытащить. Вам нечего было беспокоиться.

– Нечего, – медленно повторил Бакстер, вынимая из глаза кусочек земли, – беспокоиться.

– Мне очень жаль, мистер Бакстер.

– Не будем об этом говорить.

Глаз уже видел с прежней зоркостью и одарил кающуюся холодным, строгим взглядом.

– Что ж, – продолжал Бакстер, – если бы вы вспомнили, я был бы избавлен от некоторых неприятностей. Вероятно, вы заметили, что я поранил левую лодыжку.

– Простите, ради Бога!

– Кроме того, я вывел из его слов, что лорд Эмсворт считает меня сумасшедшим и слабоумным. Он даже указал, в какой именно степени, сравнив меня с селезнем. Ну, поздно, делу не поможешь. Теперь надо смотреть вперед.

– Вы хотите сказать, найти эту свинью?

– Вот именно.

– О, мистер Бакстер, если бы вы могли!

– Я могу.

Другого человека леди Констанс спросила бы: «Как?», но перед ней был Руперт Бакстер, и она подождала.

– Вы размышляли об этом, леди Констанс?

– Конечно.

– И к каким пришли выводам?

Леди Констанс растерялась, как Ватсон, что там – как сыщики Скотленд-Ярда.

– Прежде всего, – продолжал Бакстер, – надо найти мотивы. Кому в замке выгодно украсть свинью? Мистеру Кармоди.

– Кармоди?

– Да. Он секретарь лорда Эмсворта, и очень плохой, рискующий со дня на день остаться без работы. Приезжаю я. Естественно, он пугается, он лихорадочно ищет, как бы укрепить отношения с лордом Эмсвортом, и тут ему приходит в голову мысль – дикая, достойная кинофильмов мысль, чрезвычайно характерная для людей его пошиба. Если он спрячет свинью, а потом вернет, благодарность не позволит лорду Эмсворту отказаться от его услуг.

Он снял очки и протер. Леди Констанс негромко вскрикнула. О другой женщине, не о ней, мы сказали бы «взвизгнула».

– Но, мистер Бакстер…

Он поднял руку:

– Конечно, одному этого не сделать, свинью надо кормить по часам. Тут нужен сообщник. По-видимому, это Бидж!

Как ни стремится летописец представить все действия леди Констанс в лучшем свете, но тут и он скажет, что она заблеяла.

– Би-и-и-идж?

– Вы замечали, как он себя ведет?

Она покачала головой, ибо была не из тех, кто присматривается к дворецким.

– Он встревожен. Его гложет совесть. Когда я к нему обращаюсь, он подскакивает.

– Подскакивает?

– Да. Только что я к нему обратился, и он взвился в воздух. Можно было бы спросить, в чем дело.

– Стоит ли, мистер Бакстер? Разумно ли это?

Собственно, то была фигура речи, но после таких вопросов расплывчатое мечтание обратилось в четкий план. Бакстер не любил, чтобы сомневались в его разуме.

– Несколько наводящих вопросов не помешают.

– Но он уйдет от нас!

В течение этой беседы Бакстер мог несколько раз отмести возражения рукой, но сдерживался, а сейчас – отмел.

– Дворецких на свете много, – ответил он и с этими разумными словами вышел, не помывшись. До того ли? Он пересек холл. Он проник за зеленую гардину. Он пошел по обиталищу слуг к комнате Биджа, когда дверь открылась и появился дворецкий, одетый для прогулки. Остановившись на одной ноге, Бакстер подождал, а потом последовал за ним.

На дворе было темно, как в коридоре. Мрачное небо обложили темно-лиловые тучи, чреватые громом, молниями и ливнем, которые так часто напоминают нам, англичанам, что мы – народ северный и лето наше – не какой-нибудь радостный рай.

Но никакое ненастье не остановило бы Бакстера, если его звал долг. Подобно герою Теннисона[25], который следовал за лучом, он следовал за дворецким. Только в одном отношении Бидж походил на луч – он был виден. Но это самое главное.