Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

— Вот что... я уж не знаю. Как тут с этим быть?.. Пастор сказал официальным тоном:

— Разумеется, идите, раз дело требует.

Аксели накинул куртку, и они с Оскаром сели в повозку. Отъехав немного, он воскликнул так, что все слышали:

— Неужели и там дрянные людишки поднимают бузу?

Оску ответил ему в тон и так же громко:

— Конечно, это проделки хулиганов!

У рабочего дома собрался народ, главным образом бароновы люди. Был тут и Элиас Канкаанпээ — он в тот день отрабатывал поденщину за отца. Саперные работы зимой прекратились. Говорили, что они и не возобновятся. Элиас, шедший навстречу Аксели и Оскару, закричал еще издали:

— Чертов Ману стал много воображать, а мы побросали работу, да и ушли все с поля.

Возбужденно, перебивая друг друга, все рассказывали, что случилось. Несколько человек из села явились к ним на поле и стали уговаривать начать забастовку. Когда барону сообщили, что на поле митингуют посторонние люди, он пришел прогнать их. Элиас тут что-то отмочил, и барон начал орать уже на своих людей.

— Он сказал, что не сократит рабочий день ни на час. И заладил, только борода трясется: «Я нет говорить с чужи люди! Иди прочь! Иди прочь!» Ну, когда он сказал, что будет разговаривать о делах только со своими людьми, так я ему и говорю, давай, мол, теперь же и поговорим и решим дело так, чтобы установить восьмичасовой рабочий день. Тогда он взбеленился, и пошел, и пошел. Обещал перестрелять всех коров своих, если начнется забастовка.

Люди наседали на Аксели со всех сторон, так что он не знал, кого и слушать.

— Сейчас же объявить забастовку. Восьмичасовой рабочий день — или не работать ни часу. Пусть товарищество объявит это господам и распорядится, чтобы никто не выходил на работу.

Люди были настроены воинственно. Они горячились еще и потому, что каждый понимал: если не забастует вся деревня, им одним придется очень туго. Аксели пытался их успокоить и велел подождать, пока соберется правление.

Один за другим подходили члены правления. Последним пришел Халме. Он долго не мог дозвониться в село. Оттуда должен был приехать Янне, чтобы лично доложить о создавшемся положении. Аксели вышел сообщить об этом людям, которые ждали во дворе. Это известие немного успокоило народ. Раздавались отдельные возгласы:

— При чем тут Кививуори? Мы забастовку устраиваем, а не Кививуори.

Скоро явился Янне. Въехав во двор, он перекинул свою длинную ногу через седло велосипеда и, стоя на одной педали, сделал полукруг и подкатил прямо к дому.

— Где ваши руководители?

— Там они, в буфетной комнате. Только ты смотри, не думай тут оппортунизм разводить, так и знай!

Янне посмотрел на того, кто это крикнул, и рассмеялся. Да и в голосе кричавшего слышалась шутка.

Янне вошел в буфетную комнату, бросил шапку на вешалку.

— Тираны мира, трепещите... Привет. Что приуныли, руководители?

— Да не то, чтоб... Но, как ни верти — а заваривается каша.

Характерным для него, ленивым движением Янне сел и столу на приготовленное для него место.

— Большинство, небось, осталось на поле?

— Да. Но все, конечно, поддержат забастовку, если она будет объявлена официально, от имени товарищества.

— Конечно, надо объявлять забастовку. А иначе вы тут дела не уладите, потому что это разносится быстро, как пожар, и уже весь наш приход охвачен волнением. Хозяева решили ни за что не уступать и пытаются запугать людей.

— А что говорят в селе?

— Кто что. Вообще забастовка-то не очень кстати. Теперь они станут козырять этим продовольственным кризисом и наши люди в правительстве окажутся в трудном положении. Но, с другой стороны, невозможно ведь становиться на сторону хозяев. Да и ради чего? Все-таки они должны будут из своих спекулянтских барышей уступить малость и нам.

— И правильно, черт подери... Неужели я встану на сторону косомордых Теурю? Да мне такое и в голову не придет!

Анттоо с жаром агитировал за забастовку. Другие же считали, что забастовки все равно не избежать, независимо от того, нравится это кому или нет. Только Халме высказывал сомнения. Он то и дело вставал с места, прохаживался по комнате и повторял снова и снова:

— Мы должны дождаться решения парламента. Должны же мы доверять собственным сенаторам. Ведь это не просто, так сказать, наше внутреннее дело. Положение может оказаться очень скверным. Я не могу одобрить попыток насильно навязать свою волю. Чего бы мы таким путем добились? Дурной славы для себя, а может быть,что хуже всего — кровопролития...

— Да-а. Без насилия и коня дикого не укротишь. Tyт многое зависит от характера сопротивления... И, конечно, единственное обязательное условие, чтобы демонстраций и все прочее происходили организованно, в образцовом порядке. Как говорится, хорошо идти в наступление, когда труба трубит. Для вас теперь будет умнее всего вступить в переговоры, хотя с этим бородатым волком, думается мне, переговорами ничего не добьешься. И если переговоры сорвутся, вам надо выбрать забастовочный комитет, чтобы через него руководить всем делом. Итак, создаем отделение профсоюза и забастовочный комитет. Нехорошо, если партийная организация будет непосредственно заниматься забастовкой. Вечером соберите народ и все вопросы решайте голосованием.

Аксели в беседе почти не участвовал. Он мысленно взвешивал свое положение. Для него бастовать — не пойти на поденщину — значило не выполнить отработку, то есть нарушить арендный договор; это был не такой простой вопрос. Но все же в его положении невозможно было и думать о том, чтобы остаться в стороне. И он решительно заявил, стараясь убедить не столько других, сколько самого себя:

— Ну, что ж. Будем действовать. А раз уж начинаем, так доведем до конца. Их вообще неплохо лишний раз ткнуть носом. После марта господа струхнули и пошли писать о правах трудящихся. Они твердо верят в организованных рабочих. И эта вера, видно, так велика, что они снова готовы ездить на нас верхом. Они глубоко понимают стремления и нужды рабочих, но... не в данный момент! Потом, когда минует тяжелое время... Так-так. Это значит, что, когда они усядутся покрепче в седло и скажут: «Молчать, такие-сякие, хулиганы!» Финский барин меня уж больше не обманет... Нет у меня к нему никакого доверия.

— Вот это верно, черт побери. Золотые твои слова, Коскела.

Затем долго обсуждали частные вопросы. В густом табачном дыму составляли программу переговоров и так и эдак взвешивали свои требования. Мало-помалу и Халме перестал колебаться. Интересно было