Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

сидеть за столом, со всеми обсуждать предложения молодых, одобряя их или отвергая. И он сам взялся объявить людям решение руководства. Остальные члены правления остались в сенях, когда Халме вышел на крыльцо.

— Товарищи! Сегодня в восемь часов вечера состоится общее собрание рабочего товарищества, которое должно обсудить вопрос о забастовке. Оповестите как можно больше людей.

— Хорошо... Всем бастовать. Посмотрим, перебьет ли Мину свой скот... Любопытно поглядеть, что старик будет делать... Может, сам пойдет возить навоз?

Сообщение было встречено радостным гулом. Даже самые тихие воодушевленно загалдели. Янне стоял, прислонясь к дверному косяку, и смотрел на толпу. В глазах его появилась чуть заметная задумчивая улыбка, и он шепотом, сам для себя прочел стихи:

Я бедный Куират, я поджег свой дом.

Советам Библии я следовал во всем.

И, обратившись к другим, он сказал:

— Так свяжитесь со мной, когда примете решение. Если хозяева действуют сообща, то и нам надо действовать сплоченно.

Он вскочил на велосипед и поехал в горку, сильно нажимая на педали. При этом велосипед его вихлял из стороны в сторону. Люди разошлись, спеша оповестить всех о собрании.

III

Народ начал собираться у рабочего дома еще задолго до восьми. Стояли группами, разговаривая оживленно и горячо, и потом, когда уже перешли в зал, громкий гомон все не стихал, пока Халме, постучав своей тростью, не добился тишины.

Сначала составляли и обсуждали требования. С этим пришлось много поработать и помучиться, поскольку мнения высказывались самые противоречивые:

— Восьмичасовой рабочий день — и точка! Никаких сверхурочных работ!

— А по-моему, немного сверхурочных нам не повредит, если за них согласятся платить подороже.

Одна из бароновых скотниц тоже взяла слово. Общей боевое настроение захватило и ее. Очень бойко и громко она выпалила:

— А заодно уж и наше бабье рабство надо кончать. Что там ни говорите, но сорока — птица, а баба — человек, хотя на бароновом скотном дворе до сих пор еще у коров житье гораздо лучше, чем у нас, батрачек.

— Верно, верно... Правильно, Тююне, черт...

Любое выступление вызывало одобрительные возгласы, лишь бы в нем было достаточно горячей напористости. Когда, наконец, все требования удалось кое-как собрать воедино, Халме предложил перейти к голосованию.

— На кой ляд еще тут голосование? Бастуем и все!

Халме строго откашлялся:

— Надо все-таки выслушать, что говорят. Ведь забастовка нужна нам не сама по себе. Как только удастся решить дело переговорами, забастовка прекратится. Вопрос вот в чем: считаем ли мы эти наши требования обязательными и будет ли их отклонение означать немедленное начало забастовки, без дополнительных решений. Вот это ставится на голосование. Голосуем при помощи записок.

— К черту записки. Открытое голосование. Каждый должен иметь смелость обнародовать, чего он хочет.

— Хорошо. Кто за эти требования и готов ради них начать забастовку — пусть поднимет руку.

Быстро поднялось множество рук. Люди вертели головами, оглядываясь кругом. Лишь немногие медлили, но под перекрестными взглядами окружающих и они вынуждены были решиться. Когда, наконец, и последняя рука поднялась, Халме сказал:

— Так... За забастовку большинство, во всяком случае. Есть ли кто против? Поднимите руки.

Опять все завертели головами, но ни одна рука не поднялась

— Может быть, кто-то настаивает на тайном голосовании?

— Да нет же, все ясно!

— Прошу тишины. Здесь уже собственного голоса не слышишь. Следует ли нам провести тайное голосование?

Поскольку некоторое время царила тишина и никто ничего не говорил.

Халме произнес официальным, председательским голосом.

— Итак, собрание решает уполномочить руководство рабочего товарищества «Стремление» в качестве своего представителя для ведения переговоров со всеми работодателями нашей деревни. Согласно принятому решению, мы требуем восьмичасового рабочего дня с тем, однако, условием, что летом рабочее время составит девять, а зимой —семь часов в день. Кроме того, мы допускаем и сверхурочные работы в летнее время всего не более двухсот часов на человека при условии пятидесятипроцентной надбавки к оплате. Решение касается также всех работающих в животноводстве. Разумеется, их рабочий день строится иначе, сообразно с условиями. Есть ли вопросы? Итак, надо полагать, решение принято. Трость стукнула — и в зале загремело громогласное «ура».

— Ура!.. На этом стоим и стоять будем...

Вперед, богатыри труда! —

Не рабскою толпою...

«Марш рабочего люда» возник стихийно. В это же время кто-то запевал «Интернационал», а кто-то «Марсельезу». Но «Марш рабочего люда» зазвучал сразу в полный голос и всех повел за собой.

На следующий день члены правления отправились в путь с утра. Хозяину Кюля-Пентти Халме изложил дело в возможно более доброжелательном тоне, так как Кюля-Пентти сдал им в аренду участок для рабочего дома и вообще относился к рабочим лучше, чем кто-либо. Но теперь даже он не пожелал ничего слушать.

— Что другие скажут, я говорю. Я один такие дела не решаю. Что же это получится?.. Еще с прочими работами куда ни шло, я говорю. Но в хлеву... восьмичасовой рабочий день! Выходит, тогда надо скотину всю ликвидировать, я говорю.

— Так. Нам было поручено изложить эти требования.

Молодой хозяин Мэки-Пентти сказал довольно зло, что ему безразлично, сколько часов будут работать отец и сын Кивиоя.

— Потому как это имеет очень мало значения. Но никаких особых договоров я заключать не буду.

Хозяина Теурю они застали во дворе. Он запрягал парную телегу. Когда Халме сделал свое заявление, он начал взнуздывать коней и посыпались глухие, обрывистые фразы:

— Это дело работников... У меня такой порядок, чтобы с каждым работником договариваться. Это их дело.

— Но на сей раз это не только их личное дело. Нужно достичь общего соглашения.

Тут Анттоо выступил вперед, и, хотя Халме заранее просил его не ввязываться и не ворошить старое, он все-таки сказал:

— Слушай, Калле. Ты, видно, решил остаться таким же, как был — пускай себе мир меняется сколько угодно… А пора бы уж и тебе заметить знамения небесные...

— Хе-хе... ты тоже, видно, ничуть не переменился... хе-хе...

Хозяин старался говорить шутливым тоном. Но после маленькой паузы, откуда-то из-за лошадиных голов, слова его прозвучали жестко и холодно, словно пробились сквозь ледяную броню его сдержанности.

— Я, помнится, однажды выдворил тебя с моей земли. За вяканье твое. И впредь тебе ходу сюда не будет. Да и вы тоже нашли, кого посылать с поручением. Неужто не