История евреев в Европе от начала их поселения до конца XVIII века. Том 4. Новое время (XVII-XVIII век): переходная эпоха до французской революции 1789 г. - Семен Маркович Дубнов

кровь. Обвиняемый по этому поводу высказал предположение, что патеры могли влить в рану немного голубиной крови, и потребовал медицинского осмотра тела через краковских врачей, но это было отвергнуто.

Вскоре дело перешло из магистратского суда, которому оно с момента привлечения еврея уже не было подсудно, в замковый (воеводский) суд. Для воздействия на этот суд были пущены в ход все средства. Заседавший тогда в Опатове сеймик шляхты Сандомирского воеводства послал в суд заявление о необходимости раскрытия преступления, «невзирая ни на какие протекции в пользу евреев». Сам краковский епископ написал секретарю суда пастырское увещание: «постоять за святую веру и отомстить за невинную кровь», быть защитником церкви против «многочисленных защитников коварного племени». Об этих махинациях узнали члены кагала и добились того, что дело было перенесено в главный трибунал в Люблине, где оно могло разбираться при большей гласности. Но Краковский епископ послал и трибуналу призыв к судебной расправе с евреями. Возобновилось инквизиторское следствие. Берека, перевезенного в Люблин, подвергали страшным пыткам, жгли ему тело раскаленными железными полосами, но он мужественно твердил, что ни о каком убийстве ребенка не знает и что молва об употреблении крови в еврейских обрядах есть ложь. Взятый на дыбу трижды, он кричал: «Клянусь Богом живым, я ни в чем невиновен!» Стойкость еврея под пыткой обвинители объясняли тем, что у него в камере тюрьмы нашли флакончик с мазью, где «были сильные чары», охраняющие от боли. По этому поводу патер Жуховский в своем описании замечает: «Достойные уважения люди говорили, что необходимо было пытать не только тело, растянутое на дыбе, но жечь свечами и тень, падавшую от тела, потому что может случиться, что дьявол переносит тело пытаемого на то место, где тень, а в дыбу подкладывает что-либо другое». Однако отсутствие сознания подсудимого не смутило судей трибунала, веривших и в дьявола, и в ритуальные убийства. Смертный приговор был вынесен. Это было в первые годы Северной войны. Уполномоченные от кагального союза бросились за помощью к королю Августу II, который шел тогда с войсками из Варшавы ко Львову (1704). Убедившись из слов просителей, что в Люблине готовится судебное убийство, Август послал трибуналу предписание приостановить исполнение приговора до тех пор, пока он сам не приедет в Люблин. Но трибунал, сильный поддержкой краковского епископа и сеймиковой шляхты, устроил так, что осужденный был казнен немедленно, под предлогом опоздания королевского приказа. Несчастному Береку отрубили голову, рассекли тело на четыре части и развесили на перекрестках дорог.

Жуховский и его компания торжествовали. Сандомирское мещанство уже помышляло об осуществлении своей давней мечты, которая, вероятно, сыграла немалую роль в создании чудовищного процесса: добиться королевского декрета об изгнании из города всех евреев, опороченных в лице своего осужденного старшины. Но для обеспечения успеха оно искало новых доказательств еврейской преступности, и, разумеется, нашло. В 1710 году в Сандомире затевается второй ритуальный процесс: весь кагал обвиняется в убийстве мальчика-сироты Красновского. Чтобы добиться осуждения обвиняемых, для чего не было никаких прямых улик, прибегли к старому средству: выдвинуть «авторитетную» экспертизу в виде показания крещеного еврея, что ритуальные убийства предписываются тайным еврейским законом. Искомый эксперт нашелся в лице некоего темного человека Яна Серафиновича, который рассказал о себе следующее. Он родился в 1685 году, в ранней юности женился на дочери виленского раввина, а затем сам занимал пост раввина в Слуцке и Бресте. Усиленная умственная работа довела его до душевной болезни. Когда болезнь стала проявляться в форме буйного помешательства, больного повезли к еврейскому знахарю, «баалшему» в Жолкиев. Тот лечил его «чарами» и призыванием бесов, а затем связал его и запер в погребе. Тут сумасшедший узник взмолился к «Богу христианскому»: «Если ты — истинный Бог, сделай так, чтобы мои цепи сейчас разлетелись!» Тотчас цепи рассыпались в прах, окно подземелья открылось, узник бежал «исцеленным» и прямо направился в церковь, чтобы принять крещение. Духовенство, зная о душевной болезни Серафиновича, все-таки окрестило его под именем Михаил Неофит; его крестным отцом и матерью были польские магнаты. Об этом-то неофите узнал сандомирский священник Жуховский, затеявший тогда новый процесс против евреев.

Вызванный в Сандомир в качестве ученого эксперта, Серафинович дал пред церковным судом письменное показание, представляющее собой сплошной бред безумца. Евреи, говорил он, нуждаются в христианской крови для того, чтобы «творить свои чары»: новобрачным при венчании дается яйцо с примесью христианской крови; такой же смесью мажут глаза умирающим; в Пасху евреи примешивают эту кровь к лепешкам мацы, называемым «эфикомен». Серафинович при этом заявил, что он сам, будучи главным раввином Литвы (?), замучил двух христианских детей, и подробно изобразил способ источения крови из убиваемых: сначала раввин ударяет ребенка ланцетом в палец, а ножом в бок, выпуская текущую кровь в серебряную чашу; затем ребенка катают в бочке, набитой гвоздями, наконец, распинают его на кресте и произносят фразу: «Как мы замучили христианского Бога, так должны мы мучить христианских детей». Для врача по душевным болезням было бы ясно, что свидетель помешался на крови, вероятно под впечатлением рассказов о ритуальных убийствах и под гипнозом католических фанатиков, овладевших этим больным субъектом; но «доктор обоих прав» и монахи, верившие в «чары» и всяческие проделки дьявола, приняли этот бред сумасшедшего за откровение, а церковный суд воспользовался им как ученой экспертизой.

Узнав о показаниях Серафиновича, представители «Ваада четырех областей» решили публично опровергнуть эту гнусную ложь. Они предложили крестной матери ренегата, краковской кастелянше Сенявской, устроить диспут между ним и раввинами. Сенявская согласилась; она пригласила на диспут нескольких епископов, а евреи с своей стороны назначили раввинов. Диспут должен был состояться в Варшаве в начале мая 1712 года. Старшины ваада и раввины приехали к сроку; прибыли и два епископа и сандомирский воевода; но Серафинович не явился. Убоялся ли он сам открыто выдавать свой бред за правду перед оклеветанными им раввинами, или его удержали его католические вдохновители ввиду неизбежного скандала, который бы произошел от публичного выступления сумасшедшего? Люди, не потерявшие рассудка и совести, сделали надлежащий вывод из этого факта. Сама Сенявская, по просьбе еврейских старшин, выдала им письменное удостоверение, что они не имели возможности очистить себя «от столь страшной и преступной клеветы» по вине клеветника, не явившегося на диспут.

Однако цель агитаторов, воспользовавшихся услугами Серафиновича-Неофита, была достигнута. Дело Красновского в Сандомире перешло в люблинский трибунал, и здесь на чашку весов Фемиды легла экспертиза безумца. Так как на основании этой экспертизы в убийстве обвинялся весь сандомирский кагал, то были приговорены к смерти кагальный старшина Липман Майорович