Три женщины в городском пейзаже - Мария Метлицкая

Повезло – обломился билет! Неслыханно повезло. В поезде выдохнул – через сутки я дома! И еще – она позвонит – я услышу ее голос! В поезде отсыпался – хорошо отдохнул, нечего сказать.

Выйдя на Павелецком, никак не мог надышаться московским воздухом – да черт с ним, что пахнет бензином, да черт с ней, с суетой. Все родное, знакомое, близкое. Свое. И еще – все это приближает к ней, к Лене.

Выяснилось, что она позвонила однажды – удивилась, что его нет, что он в отъезде. Выпытывала у мамы подробности, и он растерялся и очень обрадовался – все это было так непохоже на Лену!

Поговорили они через три дня, когда он уже вконец извелся и целыми днями слонялся у телефона, боясь даже на полчаса выйти из дома.

Услышав ее хриплый и родной голос, он чуть не задохнулся от счастья:

– Ленка! Как я соскучился!

Мелькнуло расстроенное мамино лицо. Смутившись, он махнул рукой – типа, прости, мам, ты ж понимаешь!

Мама ушла в свою комнату.

В тот же вечер объявился Градов – верещал, орал, восторгался, рассказывал про свой роман с Фаиной, делился подробностями, от которых Турова подташнивало.

А тот никак не успокаивался:

– Ты баран, Тур! Чего свалил? Я так и не понял! Дожди закончились, клев был классный, таскали ведрами, раздавали направо-налево! Обожрались рыбой на жизнь вперед. Короче, ты, Тур, дурак!

И снова-здорово: Фаинка, Таська, Гришка, все чуть не рассорились, то есть Мишка и Гришка, но Таська выбрала Гришку, как тебе, а?

Туров морщился, ругался сквозь зубы и наконец прервал разошедшегося приятеля. На предложение Градова встретиться и посидеть отказался – дела. Видеть его совсем не хотелось, пока не соскучился. Градов разочарованно попрощался:

– Ну как знаешь, старик.

К Лениному приезду он сходил в парикмахерскую, купил с рук новую майку, деньги черт-те какие, но уверяли, что фирма́, американцы. Но, как всегда, накололи – оказалось, поляки.

Выстирал джинсы, отмыл в стиральном порошке кроссовки. Лена приезжала назавтра. Милостиво разрешила прийти на вокзал.

В полвторого дня он стоял на Белорусском – в руках огромный букет ее любимых георгинов. Подъехал поезд, и он увидел ее. Она была все такая же: черные джинсы, темная майка, блестящие волосы, внимательные и настороженные рыжие глаза. Слегка загорела – так, немного, что называется, обветрилась. Но ей это шло.

Легко спрыгнув на перрон, она увидела Турова. На пару минут замерла, смотрела внимательно, словно пыталась увидеть что-то новое.

Следом за ней вышли два старика – Туров понял, что это ее дед и бабка. Оба статные, высокие, с прямыми спинами. Бабка – красавица, дама. Белые волосы на прямой пробор, длинные серьги. Ухоженные пухлые руки, несколько сверкнувших на солнце колец. В руках сумочка, под мышкой кружевной зонт от солнца. Строгий, изучающий взгляд, сурово сведенные брови. Дед ей под стать – красивое, породистое лицо, умные, внимательные глаза, густые белые волосы, полотняный костюм.

Кажется, впервые Лена смутилась:

– Мои… В общем, Елена Васильевна и Виктор Аркадьевич, мои дедушка с бабушкой!

Туров склонил голову. «Чуть ножкой не шаркнул, – потом смеялась Лена, – ну просто гусар!»

Да, растерялся, смутился. А кто бы по-другому? Важные старики, непростые. Да и к тому же Ленины родственники. А все, что связано с Леной, – самое важное в его жизни.

Встречал их шофер, личный водитель академика Лыжникова.

Было видно, что этот Иван Иваныч – человек свой, проверенный, тертый. Взгляд как у чекиста. Подхватив чемоданы, Иван Иванович пошел впереди. Бабка и дед, взявшись под руки, поспешили за ним. А Туров, остановившись и оглянувшись, крепко прижал Лену к себе. Уткнулся в ее волосы, стал целовать лицо, глаза, губы.

Она стояла, как натянутая струна, и бормотала:

– Хватит, Леш! Ну ей-богу! Потерпи, а? Кругом люди! Я понимаю, что ты соскучился… Хватит, все!

– Какие люди? – смеялся он. – Ты о чем? Где эти люди? Соскучился? Да ты что! Я еле выжил! Чуть не сдох без тебя, ты понимаешь?

Вырвавшись, она махнула рукой и бросилась догонять деда с бабкой. Он поспешил следом.

В машине солировала бабка – требовала отчета у Иван Иваныча. Дед смотрел в окно и в разговор не вступал. А Туров держал Лену за руку и млел от счастья.

Поднялись в квартиру, и Туров обомлел. Нет, он видел большие и красивые квартиры! Не то чтобы много, но видел, бывал. Например, в высотке на Восстания жила мамина дальняя родственница, тетя Ира Волкова, генеральская жена. Семьями они не дружили, но пару раз по каким-то делам заезжали.

Там тоже была квартира – четыре комнаты, окна во всю стену, паркетные, пахнущие мастикой, поскрипывающие полы. Картины на стенах, ковры, хрустальная посуда. Чай они пили на кухне – огромной, светлой, не по-советски просторной.

Он помнил вкус шоколадных пряников – такие он раньше не ел, в булочных были все больше мятные, твердые, а эти таяли во рту. Еще была колбаса – Туров запомнил название: балыковая. Такого он тоже раньше не слышал. Колбаса не была похожа на колбасу. Вернее, на ту, к которой привыкли они. А на что она была похожа – да бог ее знает! Но вкус у нее был замечательный.

На улице мама сказала, что пряники и колбаса, как и все остальное у Волковых, из распределителя.

– А что это? – спросил Туров.

– Ну… закрытые магазины для важных персон, – объяснила мама.

В квартире академика Лыжникова все было куда примечательнее, чем у тети Иры. Полы были не просто паркетными, а с рисунком – инкрустацией – вспомнил он слово. Мебель темная, тяжелая даже на вид, немного громоздкая, но крепкая, устойчивая, как говорится, на века, не чета современным тонконогим стульям и шатким столикам. И люстры – огромные, хрустальные, сверкающие, искрящиеся – прямо как в Большом театре. И ковры другие, не как у всех – у всех красные или зеленые, а эти мягких, ненавязчивых пастельных тонов, словно немного потертые, со смазанным рисунком, тонкие, блестящие, будто шелковые. А может, и шелковые, бес их поймет. Пахло чем-то печеным – кажется, булочками. Туров сглотнул слюну.

Бабка и дед удалились к себе. Иван Иваныч исчез, как не было, будто испарился. Зато показалась молодая, румяная полноватая женщина в белом переднике. Лена ей улыбнулась. Туров понял – это прислуга. Да уж, кучеряво живет научная интеллигенция. Хотя нет, не так. Это его родители научная интеллигенция. Нищая, скромная, не привыкшая к роскоши. А здесь другое – здесь элита, верхушка. Здесь живут избранные. Непростые, с заслугами перед отечеством.

Туров и Лена сидели в гостиной.

Лена развела руками:

– Прости, но своей комнаты у меня здесь нет, сплю в дедовом кабинете на диване. Если тут остаюсь.

Он видел, что она погрустнела и немного смутилась.