Чего хочет женщина - Татьяна Полякова

Лом легонько подвинул Таньку и вошел в комнату. Сцену ярепетировала долго и теперь лежала разметавшись в подушках; заплывший глаз,здорово портивший картину, не был виден, я тяжело дышала и собираласьсиюминутно скончаться. Не знаю, что он ожидал увидеть, но заметно растерялся.Потом сгреб меня за плечи и рывком поднял. Я попробовала открыть глаза, слабопростонала, лежа на его руках тряпичной куклой. Лом прибег к своему обычномусредству: залепил мне пощечину. Танька зло прикрикнула:

— Отстань, гад! Ты чего, зверюга, добиваешься? Чтоб онана твоих руках сдохла? Баба третий день с температурой. Лежит одна в пустойквартире, воды подать некому, а ему и дела нет. Пришлось к себе везти… Чегоглаза-то вытаращил?

Я лежала молча и только слабо постанывала. Лом переводилвзгляд с меня на Таньку, не желая верить в мою смертельную болезнь.

— Шел бы ты домой, — проворчала подружка.

— Умница, — пропел Лом. — Здесь ей делатьнечего.

— Генка, ей врача надо. Ты, что ли, за ней ухаживатьбудешь? Сбежишь с утра на трое суток, а она в твоей квартире загнется.

Лом, не слушая ее, попробовал поставить меня на ноги. Ябыстро сползла на пол. Он разозлился и попробовал еще раз, с тем же успехом.Танька не выдержала и огрела его по спине.

— Ну что ты делаешь…

Сообразив, что стоять на ногах я упорно не желаю, онподхватил меня на руки и шагнул к двери.

— Одеяло возьми, — засуетилась Танька. —Простудишь еще больше. Пожалуй, с вами поеду, мало ли что…

По дороге я не подавала признаков жизни, и Таньке удалосьзапугать Лома до такой степени, что, оказавшись в квартире, он вызвал «Скорую».На такую удачу мы даже не рассчитывали. Приехала врач и сразу же заявила, чтоменя надо везти в больницу. Лом вдруг всполошился, стал совать ей деньги инести всякую чепуху. Приняв его за идиота, женщина повторила еще категоричней:

— В больницу! — И меня увезли.

Лом не появлялся три дня, чему я втайне радовалась. Начетвертый возник в палате. Едва ли он очень беспокоился о моем здоровье, скореебоялся, как бы я не сбежала.

Переступил через порог и растерянно замер. Надо сказать, чтодо сего дня он видел мое лицо либо с изрядным количеством косметики, либоукрашенным синяками. За эти дни синяки сошли. Без косметики я выгляжусовершенно иначе. Прежде всего гораздо моложе. Сейчас мне смело можно было датьлет восемнадцать. Это то, что касается лица, а то, что ниже шеи, возможно, тожевыглядит на восемнадцать, но крутых. Однако в настоящий момент Лом пялился намою физиономию. Танька утверждает, что у меня прекрасная душа и это отражаетсяна лице. Как бы то ни было, а я не люблю демонстрировать свое лицо без гримакому попало и делаю это крайне редко. Решив, что кашу маслом не испортишь,Танька заплела мне две косы и напялила дурацкую рубашку с рюшами розовогоцвета. Не знаю, что доконало Лома: мой чистый взгляд невинной девочки или этисамые рюши. Но он замер в дверях, точно истукан, и выкатил глаза.

Меня поместили в отдельной палате с телевизором и ванной,так что стесняться было некого, и Танька, завидев Лома, принялась ворчать:

— Явился… Ладка помрет, а ты и не узнаешь… Смотреть натебя тошно, рожа опухшая, поди, трое суток лопал? И душа не болит… прямопозавидуешь некоторым… Ладушка, — усевшись на кровать, медово сказалаТанька, — молочка выпей…

— Не хочу молока, — капризно ответила я и губынадула. Заслышав мой голос, Лом вроде бы очнулся и прошел в палату.

— Привет, — сказал он, кашлянув.

— Привет, — фыркнула Танька, а я ответила:

— Здравствуй, Гена.

Лом насторожился и почти испуганно поглядел на меня, потомвзял стул и сел рядом. Танька все еще совала мне молоко. Я выпила, вернула ейчашку, стараясь не смотреть на любимого, зато он пялился на меня вовсю.

— Как дела-то? — спросил через минуту.

— Неужто интересно? — съязвила Танька. — А мыдумали — довел бабу до больницы и…

— Я ее не доводил, — разозлился Лом.

— Конечно, это я ее довела, а стыд-то какой: привезлибез тапок, без халата и без трусов, прости господи. Точно сиротуказанскую. — Танька сплюнула с досады и отвернулась от Лома.

— Сама виновата, — проворчал он.

— Ну, заладил… — фыркнула подружка. — Сама, сама…говорили уже… На себя посмотри, тоже хорош… явился на четвертый день.

— Я звонил, — сказал Лом и покосился на меня. Яустроила свою божественную головку в подушках и мечтательно разглядывалапотолок.

— Что, вот так и явился? — посмотрев на Лома, в крайнейдосаде проворчала Танька. — С пустыми руками? Хоть бы яблоко прошлогоднеепринес… и добро бы денег не было… Мало ты ее дома голодом морил, так и вбольнице ничего по-людски сделать не можешь. Ей витамины нужны. А я, междупрочим, не миллионер. Знаешь, сколько эта палата стоит?

— Отстань, Танька, — отмахнулся Лом. — Деньгидам, сколько скажешь, нашла о чем беспокоиться… — Он опять покосился на меня испросил:

— Ты сама-то как вообще?

— Плохо, — закусив губу, прошептала я, на глазанавернулись слезы. Я шмыгнула носом и полезла за платком.

— А чего плохо-то? — растерялся Лом.

— Не хочу я здесь… — пожаловалась я. — Лежу однацелыми днями, а ночью так страшно, уснуть не могу…

— А дома тебе весело будет, — влезлаТанька. — Лом свалит на целые сутки, а ты одна валяйся и жди, явится илинет.

— Дома это дома, — сказала я, вытирая платочкомглазки.

— Тебе лечиться надо… — нахмурилась подружка.

— Я себя нормально чувствую. Правда…

Лом вертел головой, поглядывая на нас и силясь что-нибудьпонять.

— Домой не пущу, — вдруг заявил он. — Ко мнепоедешь.

Мы дружно вздохнули, до любимого все доходило с большимопозданием.

— А мы про что говорим? — взъелась Танька.

— А-а-а, — протянул он. — Воспаления легкихнет?

— Бог миловал. — Бестолковость Лома ее злила, искрывать это она отнюдь не собиралась.

— А температура?

— Тоже нет.

— Ясно. — Он поднялся и вышел из палаты.

— Ну и? — спросила я.

— Рожу его видела?