Меня зовут Виктор Крид - Михаил Француз

class="p1">— Не повез. Она за пару лет тот бардак полностью под себя подмяла. Стала там сперва «мамкой», а после владелицей. На тех, кто на нее наезжал, она меня натравливала.

— Что значит «натравливала»? — удивился Эрик. — Ты же не собака.

— Женщины… — невесело улыбнулся я. — Все мы для них, словно собачонки, когда они становятся дороги. А уж меня в то время натравить было проще простого. И так, кидался по малейшему поводу. Только цель укажи.

— Вот как, — задумался Эрик. — Не замечал за тобой особой вспыльчивости или агрессивности.

— Семьдесят лет в монастыре. Научился с собой справляться. Хоть и не до конца.

— Семьдесят лет? — уставился на меня он. — Давно хотел спросить, но как-то к слову не приходилось. А сколько тебе вообще лет, Вик?

— Сколько? — задумался я. — Сейчас 1947. Я родился где-то в 1762-ом. Получается сто восемьдесят пять лет.

— А с Аннитой ты когда встретился? — уже начал подозревать, в чем подвох, Эрик.

— Где-то в 1787-ом, кажется.

Он вообще умный парень. Догадался, что произошло с Аннитой. Не сложно было догадаться, что обычный человек сто восемьдесят лет не проживет. Не стал задавать лишних вопросов и бередить душу.

— Аннита виконтесса д'Жерден. Я во Франции, когда в Сорбонне учился, по архивам порылся. Нет во Франции такой фамилии. И не было никогда. Никакая она была не виконтесса. Просто девчонка, желавшая казаться значимее, чем есть. Такие вот дела, — помолчав немного, добавил я.

* * *

Глава 24

Выбор перед Эриком стоял трудный. Но он его все же сделал. И выбрал он Сорбонну. Что ж, Франция, так Франция.

Домик в Швейцарии мы продавать не стали. Сдали его в аренду соседям. Те обещали там устроить маленький семейный отель — городок то курортный. Деньги за аренду по договору должны будут отправляться на безличный счет в одном из местных банков.

В тот же банк мы с Эриком, на его уже имя перетаскали пару тонн добытого им золота и столько же серебра.

Мне он тоже счет пополнил, кинув туда полтонны драгметалла.

На этом мы дела закончили и попрощались с гостеприимной страной.

А в Париже я выкупил свой собственный домик, в котором жил тут во время своего обучения. Ностальгия, что тут поделаешь?

Дом по соседству, где росла Николь, стоял пустым. Жить там никто не жил. Только нанятый работник раз в неделю приходил в него убираться и подремонтировать то, что в ремонте начинало нуждаться.

Это меня устраивало, хоть и вызывало некую едва заметную грусть. Что вроде бы я и хотел этой встречи, а вроде бы и не нужна она. Слишком много неприятностей сулит.

Вообще, опрометчиво с моей стороны было тут поселиться всего через четыре года после «смерти» в Польше. Но не в моей натуре бегать и прятаться от собственной тени. Найдут, так найдут. Будем решать по факту.

Лучше бы, конечно не нашли.

Я вложил денег и купил у другого соседа его участок с домом. Снес его и перестроил в хороший спортивный зал. Набрал группу детишек от пяти до семи лет и стал учить их Карате. Чем не занятие?

Через международную биржу, мы с Эриком вложили еще кучу денег в Старк-индастриз, которая с окончанием войны имела некоторые трудности.

Эрик поступил на факультет физики. Я на факультет искусств. Жизнь потянулась своим чередом.

* * *

Впервые это случилось в Альпах.

Я сидел на горном плато и медитировал. Окончил медитацию и взглянул вниз, прикидывая, сколько времени отнимет путь до дома. Прикрыл глаза, вздохнул, представив теплую выпечку, что продавал булочник по соседству, которую я хотел по возвращении откушать в своем любимом плетеном кресле-качалке на веранде.

А открыл глаза именно в нем.

Это был настоящий шок для меня. Ведь у Саблезуба даже близко таких способностей не было. Такие были у Курта Вагнера ака Ночной Змей. Но тот — сын демона!

Я же Виктор, мать его, Крид!

Не было этого! Не может быть, потому что не может быть никогда! Так я решил в тот момент. Подумаешь? Просто забыл, как вернулся домой. Случается. Правда с моей почти идеальной памятью такого не могло случиться, но в это поверить было проще, чем в телепортацию.

Второй раз это произошло через год. И в куда более экстремальном варианте: у меня в воздухе переломился каркас дельтаплана.

Началось беспорядочное падение. Земля приближалась. А в следующий миг я уже катился по заднему двору своего дома. Без дельтаплана.

Пришлось поверить. Что Саблезуб оказался Хельстадским Псом (поймут те, кто читал Бушкова).

А потом до меня дошло: Тессеракт! Он же, дзен его, хранилище Камня Бесконечности отвечающего за Пространство! А Иоганн, бяка такая, облучал меня им для активации сыворотки. Знал бы он, что за монстра этим создаст, не стал бы меня вообще из крематория доставать. Просто сжег бы прямо там без всяких затей.

Но он не знал. И не сжег. А теперь уже и не сожжет.

А я, наконец, поверил, что могу это делать. А раз я что-то могу, то надо учиться этим управлять. И я учился. Долго. В тайне даже от Эрика.

Только высоко в горах, где никто не увидит и не помешает.

* * *

Незаметно прошли три года. На дворе 1950-ый год. Мир лихорадит. Штаты разбомбили Хиросиму и Нагасаки в сорок пятом. Союз испытал свою бомбу в сорок девятом. Началась Холодная Война и Гонка Вооружений.

Союз с горем пополам выбрался из послевоенной ямы и теперь с ужасом думает о том, что Великий Кормчий смертен.

Я учу детишек. Учусь сам. Эрик учится. У нас тишь и спокойствие. А я читаю газеты, и в голове зреет безумная идея. Попаданец я или не попаданец?!

А что обязан сделать попаданец в прошлое? Правильно: предупредить товарища Сталина. А я этот пункт уже провалил. Может быть стоит его хотя бы спасти? На страх и горе всем буржуям, мировой пожар раздуем…

Думал я долго. Действовал быстро. Особенно учитывая новую способность. Все прошло гладко. А лабораторию свою, что я подпольно организовал в пригороде Парижа, в одной из точек, где местный барончик изготавливал наркотики, сжег потом вместе с барончиком и наркотой. Следов не осталось.

* * *

В пятьдесят первом Союз содрогнулся от беспрецедентных чисток, что прокатились по госаппарату. Под нож пошли тысячи функционеров. И в первую очередь все высшее руководство и ближайшее окружение Вождя. А жить, что удивительно, простым людям стало лучше. Вера в Великого Кормчего была несгибаемой.