Тайник абвера - Александр Александрович Тамоников

перед оперативниками в таком виде, что большая часть сомнений сразу улетучилась. Когда-то это было красивое здание, судя по осколкам лепнины и обломкам колонн, торчавшим почерневшими обрубками, как гнилые зубы из старческого рта. Крыша разрушена, одной боковой стены не было, отчего видны внутренности здания, как чрево животного, задранного волками, с почерневшими, вываленными внутренностями и обглоданными ребрами.

Двухэтажное длинное здание не выдержало интенсивных боев. Остатки потолка обвалились в актовый зал, повсюду торчали железные ножки кроватей, панцирные сетки, какое-то серо-черное тряпье, обломанные деревянные балки.

– Тут не слишком много помещений, чтобы использовать их под лаборатории, – заметил Буторин. – Но придется лезть внутрь, чтобы убедиться.

– Пошли, – пожал плечами Коган. – Единственное место, насчет которого у меня имеются сомнения, – это подвал. Там может находиться то, что нас интересует. Посмотри на высокий цоколь здания. Напрашивается вывод, что там есть вместительный подвал.

Но подвала не оказалось. Вывороченные половые доски обнажили старые балки, утрамбованную землю и остатки строительного мусора. Единственное помещение, которое попалось оперативникам ниже первого этажа, – это маленькая каморка площадью около двух квадратных метров, в которой дворник хранил свой уборочный инвентарь. На первом этаже кроме кулис и разбитой сцены ничего не было. Сразу после входа – вестибюль и гардероб. Но актовый зал немцы разбили легкими перегородками на большие палаты. И все это было теперь раздавлено упавшей крышей и межэтажным перекрытием.

– Ни здесь, ни вокруг ничего похожего, – заключил Буторин, пытаясь отряхнуть руки. Колени, плечи, полы шинелей и сапоги – все было в пыли. – Я даже не хочу думать о том, что и в третьем госпитале нас ждет неудача.

– Откуда санитарная машина? – напомнил Коган. – Заметь, не пожарная, не хлебовозка, не бортовой грузовик, а именно санитарная! Значит, в основе медицинское учреждение. А здесь их было всего три.

– Ладно, двинулись в детский санаторий, – без всякого энтузиазма согласился Буторин.

Детский санаторий в пригородном поселке Сосняки был, судя по всему, прекрасным местом отдыха и оздоровления детей. Величественный сосновый бор, чистый воздух, напитанный фитонцидами, перемешивался здесь с чистым и свежим воздухом, который приносил ветер с Псковского и Чудского озер. Песчаная грунтовая дорога, которая вела через лес к санаторию, была ровной и мягкой. Буторин представил, как по этим дорожкам выводили группы детей на прогулку в сосновый лес, как они ловили тут бабочек, бегая в шортах и белых панамках. А в двух корпусах добрые тети в белых халатах делали все, чтобы поправить здоровье больным, поставить их на ноги. Чистые белые корпуса и сладкий запах запеканок и манной каши с брусникой.

То, что предстало перед глазами, наводило тоску и будило в душе ненависть к оккупантам, которые пришли незваными, разрушили, уничтожили то, что десятилетиями, кропотливо, с любовью строилось для будущего страны. И вот по этому будущему враг и ударил. Один корпус – жилой, детский, с просторными уютными палатами – был превращен гитлеровцами в военный госпиталь. Здесь тоже был бой. Не такой сильный, как в городе, но в пустующем теперь здании не осталось практически ни одного целого стекла или двери. Штукатурка на стенах выбита пулями и осколками, местами оконные проемы почернели от огня и дыма, когда внутри начинался пожар. Территория вокруг была захламлена обломками мебели, каким-то мусором. Две сгоревшие машины торчали прямо посреди двора.

А вот со вторым корпусом, который, видимо, был административным, все обстояло хуже. Здание было взорвано и частично выгорело. Небольшой кирпичный двухэтажный дом с деревянной пристройкой выглядел печально. От него осталось две стены, пристройка сгорела полностью, но внутри каменной части здания все же можно было найти какие-то следы деятельности.

– Я думаю, там жил медицинский персонал немецкого госпиталя, – сказал Коган, стоя перед развалинами. Вряд ли операционные или процедурные кабинеты находились отдельно от палат. Значит, здесь мы ничего такого не найдем.

– И лаборатория могла здесь находиться, – вставил Буторин.

– Могла, – кивнул Коган.

– И находилась! – вдруг с энтузиазмом добавил Буторин и подошел к почерневшему остову одной из машин.

Это был грузовик, судя по железному высокому скелету, – фургон, но вот каково было его назначение, неизвестно, потому что и краска, и деревянные части выгорели полностью. Но осталась одна важная примета, о которой рассказал наблюдательный мальчишка Егорка.

Буторин подошел к переднему правому крылу сгоревшей машины и показал на вмятину. Приметная деталь! Такое ощущение, что оставил ее, конечно, не круглый резиновый мяч, но какое-то препятствие характерной и очень интересной округлой формы. Почти идеально округлой. Как и сказал Егорка – будто от мячика.

– Она? – тут же спросил Коган и потрогал вмятину. – Ну что же, косвенные улики уже есть. Снимай шинель, пошли лазить по этим развалинам. Нам тут работы на весь день, если не придется привлекать людей и разбирать эти завалы. Но мне кажется, что мы многое поймем и без разбора.

Через полчаса оперативники пришли к выводу, что здание было взорвано изнутри, но взорвано торопливо. Не исключено, что приказ взорвать получило подразделение или группа саперов, которая не имела представления о том, какие следы надо было уничтожить этим взрывом. А простой приказ взорвать здание всегда означает одно – разрушить его. И те, кто отдавал приказ, не могли разгласить тайну с ее подробностями. Это чудо, что большая часть здания устояла, хотя внутри все было изуродовано. В двух комнатах нашлись помещения с кроватями, правда, в таком состоянии, что узнать в них спальные предметы мебели можно было с трудом.

Так же методично, метр за метром, оперативники обследовали развалины. Ошибаясь и снова осматривая. Несколько комнат они выделили по остаткам стен, по обвисшей оплавленной электрической проводке. И эти помещения во время взрыва были почти пустые. Остатки мебели не в счет. Пара столов и пара тумбочек на все большое помещение – это означало, что они были практически пусты. Вывезти все и взорвать! Вот это и было косвенным подтверждением того, что здесь пытались что-то скрыть.

Глава 6

Фронт отошел от Ленинграда. В город свободно хлынули потоки людей, грузов и всего необходимого. Нуждалась вся страна, но подвиг Ленинграда, его жителей нельзя было сравнить ни с чем. Это было выше всех возможных и невозможных физических и душевных человеческих сил. В голоде, в холоде, под постоянными обстрелами город не просто выжил, он сражался и трудился не переставая.

– А вот это кладбище станет символом подвига ленинградцев, – сказал капитан Шитов. Милиционер стоял, опираясь на палочку двумя руками, лицо его собралось в морщинистую исхудавшую маску горечи. – И символом самой большой трагедии. Кладбище-то молодое, оно появилось здесь неподалеку