Вишневая - Линн Берг

— Так, только давай без обмороков.

Миронов что есть силы крепко встряхнул ее за плечо, да так, что внутри что-то противно щелкнуло. Есеня встрепенулась и гулко втянула ртом новую порцию воздуха.

— Все нормально, я в порядке.

Похоже было что-то в ее лице, что совсем его не убедило. Даня наскоро расшнуровал ее кроссовок и соорудил некоторое подобие жгута, крепко стянув им ногу чуть выше пореза. Сама бы до подобного она, вполне возможно, и не догадалась, слишком погруженная в мысли о том, как не потерять сознание. Вишневецкая начала перебирать в голове все, что помогло бы отвлечься — детские стишки, считалочки, таблица умножения, — так когда-то советовала ее тренер. Но, в конечном счете, сосредоточиться удалось только на самом Миронове, который без особых усилий сгреб ее тело на руки и пошел в сторону беговой дорожки. Чертов герой дня. Если опустить тот неудобный факт, что причиной ее травмы являлся он сам.

— Ты не говорила, что боишься вида крови, — заметил он.

Его лицо оказалось в опасной близости и спрятать глаза не удавалось. Взгляд предательски возвращался к его профилю, как ни пыталась она зафиксировать его на своих коленях или на деревьях, раскинувшихся на многие метры вокруг.

— Я не боюсь, — возразила Есеня и, чуть поколебавшись, добавила, — со мной первый раз такое.

— Со мной тоже, — усмехнулся Даня, — после моих объятий еще ни одна девушка в обморок не падала.

Кто о чем, а он все о себе любимом. Посмотрела бы она на то, как легко вырывались бы наружу шутки, если бы пришлось тащить из леса ее тело без сознания. Попытку разрядить ситуацию Вишневецкая засчитала, но едва ли оценила, ехидно бросая:

— И первой быть я не собираюсь. Не обольщайся.

Миронов оглянулся на нее, да так что едва не уперся кончиком носа в ее собственный. Сердце предательски прыгнуло к горлу. Глупо было отрицать, что даже при наличии серьезной раны, на которую и стоило бы потратить все внимание, такая близость — вынужденная, но слишком интимная — вызывала внутри нерациональное, дурацкое чувство радости. Хотела бы Есеня затолкать ее куда-то поглубже, да только губы сами против воли разъехались в глупой улыбке. Даня ответил тем же, крепче прижимая ее к себе:

— Упала же ты на мою голову такая неловкая.

Глава 11

Декабрь пронесся в беспорядочной суматохе. Университет беспощадно высасывал из Есени последние соки. Жить она научилась на автопилоте, не особо придавая значения тому, что и как делает. Кажется, в последний раз она видела солнце где-то в ноябре в один из редких (крайне редких) выходных. Из дома, как правило, она уходила за светло, возвращалась после заката. В какой-то момент начало казаться, что будни начисто лишились красок и света, а все ее существование свелось к беспокойной суете во мраке.

Зачетная неделя подгоняла наседать на учебники и конспекты с удвоенной силой, жертвуя сном, крепкими нервами и простыми человеческими взаимоотношениями. Общение с родителями заканчивалось на быстрых пожеланиях доброго утра и спокойной ночи, переписки и встречи с Настей попросту перестали влезать в расписание, что говорить за пробежки с Мироновым, которые и вовсе довольно скоро окончательно сошли на нет. На парах они едва ли перебрасывались и парой слов, да и те по большому счету касались исключительно вопросов учебы. И как бы больно ни было это признавать, их отношения почти откатились к началу сентября.

В последнюю неделю декабря Есеня впервые за долгое время ощутила долгожданное облегчение. Зачеты были закрыты, мать умерила пыл и снисходительно отступилась со своими извечными придирками. Даже не разразилась очередной истерикой, когда она высказала желание встретить праздник в компании Синицыной и ее друзей. Вот только в воцарившемся затишье, когда, казалось бы, следует наконец выдохнуть и просто расслабиться, тяжелым известковым осадком на душе начало отзываться чувство беспокойства. Причина его стала понятна лишь в новогоднюю ночь, когда экран телефона зажегся от короткого сообщения Дани: «С новым годом, Вишневая!», а на уровне подвздошной кости с болью заклокотало.

Настя тогда, едва царапнув из-за плеча взглядом по переписке, с улыбкой понимающе хмыкнула и подлила в бокал больше шампанского.

Первые три дня затяжных зимних праздников пронеслись в полусонной дреме где-то между кроватью и холодильником с едой, оставшейся после праздников. Есеня вообще плохо помнила то время, когда нервная система медленно восстанавливалась тазиками с оливье и киносеансами в обнимку с ноутбуком, но отчетливо припоминала ультимативное заявление отца о том, что им срочнейшим образом следует уехать из города и дать друг другу отдохнуть от этого урбанистического ада заснеженного города.

Так она и оказалась на этой спортивной базе у черта на рогах, где почти не было сотовой связи, зато снега — хоть отбавляй! Валил он тут практически круглосуточно, подкладывая сыпучую сахарную пудру на горнолыжные трассы будто бы специально, чтобы их ежедневно перекрывали на пару часов, пока снегоуборочные машины не исправят положение.

Январь, на радость любителей тратить свободное время на природе, выдался теплым: с мягкой ваты облаков крупными хлопьями валили снежинки размером с подушечку большого пальца. Перца происходящему добавлял тот факт, что связь ловилась лишь на возвышенностях. Однако, невзирая на все видимые недостатки, это место было до отказу набито людьми. Виной ли тому то, что база начала функционировать впервые около месяца назад и являлась теперь чем-то вроде свежего развлечения для искушенных любителей крутых склонов или похвальная статья и визит высшего руководства прямиком с верхов, но свободных номеров катастрофически не хватало, а большой поток людей так и не прекращался, день ото дня затапливая площадь базы.

К чести Андрея Аркадьевича, бронь он оформлял заблаговременно до открытия сезона и теперь мог с гордостью довольствоваться персональным двухэтажным коттеджем в двух шагах от склона. Удовольствие было дорогим, но стоящим.

Поклонницей зимних видов спорта Есеню можно было назвать с большой натяжкой, в некоторой степени именно из-за неумения твердо стоять на лыжах. Брусья и перекладины она любила куда больше резких спусков. Ее отчего-то непреодолимо ужасала перспектива нестись на безумной скорости в неизвестность по скользкому снегу, имея в распоряжении только две палки или огромную, неповоротливую доску.

Как бы ярко не слепило солнце, отражаясь от белой глазури снега, как бы заманчиво не сверкали острые пики гор, какими бы словами отец не прельщал Есеню попробовать скатиться, ответом служило отрицательное покачивание головы. Страх и простое человеческое «не хочу» перебарывали все аргументы в пользу горнолыжного спорта.

В качестве компромисса решено было повесить на нее воодушевленного Пашку, у