Разговор со своими - Татьяна Александровна Правдина

«сорок первый» – кагэбэшник. Перед спектаклем в своей уборной Зяма надевает рабочую форму. Кроме меня здесь еще Мартын Хазизов – гитарист. Стук в дверь, входит человек и протягивает Зяме открытку. Смотрим – фотография Эрнста Неизвестного. На оборотной стороне написано: «Дорогой Зиновий, передайте моей маме привет. Зиновий, Браво! Эрнст Н.». Естественно – вопрос: «Он здесь?» – «Да». Мы, как идиоты, опять: «А что же он не зайдет?» – «Он не хочет доставить вам неприятности. Сегодня всё ваше посольство здесь». И тут мы понимаем, что этот человек тоже бывший «наш» и знает, что мы «не имеем права» общаться с «изменниками». Я выскакиваю из гримерки, бегу по узкому фойе театра, вижу «сорок первого» далеко от этой гримерки. Добегаю до скопления публики и в одной группке вижу Эрнста. Естественно, почти подлетаю, но замедляюсь, увидев его глаза, показывающие, что обниматься нельзя. Улыбаемся друг другу и кратко пожимаем руки с таким же кратким «здравствуйте». Но… кончается спектакль, Зяма выходит кланяться последним. И кланяется не стоя, а проходит по сцене – чего обычно не делает. А сейчас идет, чтобы подойти к тому краю, где у самой сцены стоит Эрнст. Гердт пожимает руки стоящим у сцены, чтобы в конце пожать Эрнсту…

Зяма переодевается, сидим сначала в гримерке, потом на улице. До отъезда надо ждать часа два – пока рабочие погрузят декорации в грузовой автобус и поедут со всеми в гостиницу в Цюрих. И Зяма, и я молчим, чувствуем себя ужасно, униженно – явно не смеем плюнуть на кагэбэшника и провести эти два часа с Эрнстом…

Эрнст Неизвестный в Швейцарии

* * *

Говоря о Швейцарии, вспоминаю, что именно в Цюрихе поняла полную невозможность для себя жить в любой стране, кроме своей, кроме Москвы и (удивительно!) Валдая. Гуляли с Зямой по Цюриху, сели на скамейку около какого-то большого магазина. «Я устала, посижу, а ты иди», – сказала я и стала издали рассматривать витрину. Всё мне подходило – и костюмчики и мокасины, все в моем духе! И вдруг я представила, что я тут живу. Сколько я тут стою? С театром работала переводчица Инна. Она кроме немецкого (родного), французского (чуть слабее) знала русский, говорила с небольшим акцентом, читала, но писать не могла. Наши рабочие сцены попросили меня спросить у Инны, где в Цюрихе «поляки». Это такие торговые места, которые были во всех европейских городах (есть ли теперь – не знаю), которые торговали дешевкой, как раз по нашим деньгам. Я спросила ее в присутствии ребят, она ответила, что не знает такого понятия. «А где вы покупаете?» – «Где вижу то, что мне понравится».

Мы с Зямой были в гостях в их с мужем доме. Половина второго этажа была библиотека, сделанная как настоящая – со стеллажами, указателями. В очень большой части – русская. При этом кроме книг «тамиздата», много старинных изданий. У Инны и у мужа было по автомобилю и еще один большой общий – для путешествий. Я прикинула и поняла, что столько, сколько Инна, я стою.

* * *

И вдруг, сидя на лавочке посреди чужого города, я представила: я тут живу! Меня охватил неожиданный ужас, вероятно, изменивший выражение моего лица, потому что подошедший в этот момент Зяма сказал:

– Что случилось?

Я рассказала про свои мысленные рассуждения.

– И что, к чему пришла?

– Никогда! Ни за что на свете!

– А если выбирать: концлагерь или заграница?

– Концлагерь!

Зяма:

– Почему?

Я:

– Жуткие, но свои.

Я не только не осуждаю уехавших и понимаю их доводы, есть такие, по которым скучаю и которых люблю. Хотя они перестали быть моими единомышленниками…

Но отмщение за это швейцарское унижение произошло!

Глава 26

Слава Ростропович

Поручение советника по культуре посольства СССР. – Репетиция с датским оркестром. – С Образцовыми на концерте Славы.

Через год театр на гастролях в Дании, в Копенгагене. Сидим в номере, Зяма с переводчицей повторяет текст «Концерта» на датском языке. А я, продираясь сквозь этот язык, ищу в газете, идет ли, а если да, то где, фильм «Пролетая над гнездом кукушки». Нахожу. Но нахожу и объявление о концерте Ростроповича! Показываю переводчице, чтобы убедиться, что я правильно поняла. Да! Концерт через два дня. Слава Ростропович – еще более одиозный «уехавший», но и Зяма, и я почти одновременно говорим: «Все, плюём, обязательно повидаемся».

Выходим гулять, спрашиваем у переводчицы, какой отель самый старый и фешенебельный. Ответ: Winter Palace. Идем туда, спрашиваем, ждут ли они Ростроповича. Очень любезно говорят, что ночью ждут, дают номер телефона в его номере. На следующий день Зяма звонит. Слава берет трубку.

– Радость моя, Славочка, здравствуй!

– Здравствуй, да чья это я радость?

– Это Зяма Гердт и Таня со мной.

– Ребята! Жмите ко мне, у меня небольшое интервью, потом позавтракаем, и, если хотите, со мной на репетицию! Жду!

Зяма идет к Образцову заявить, что мы идем встречаться с Ростроповичем, что бы потом ни сказали. И вдруг! У Образцова сидит советник по культуре посольства СССР в Дании. Выслушав Зямины слова, он неожиданно говорит: «Как прекрасно, а мы раздумывали, кого попросить об этом! Пожалуйста, вот номер телефона нашего посла, попросите Ростроповича ему позвонить, он хочет с ним встретиться».

Не очень поняв, что все это значит, идем в Славин отель. В фойе группа журналистов, перед ними Слава. Видит нас, извиняется, целуется с нами и шепчет, что он сейчас быстро от них отделается. И действительно, очень быстро отвечает им всем, разговаривая на английском. Была удивлена, что произношение, при его-то слухе, было ужасным!

Идем на второй завтрак в гостиничный ресторан. Милая беседа – Зяма говорит, что за завтрак платит он. Слава, крутя хохол, вспоминает:

– У тебя гонорар или суточные?

– Суточные.

Спрашивает, сколько дней гастроли, перемножает в голове и хохочет.

– На завтрак без вина хватит!

Передаем просьбу позвонить послу. Слава:

– Кто посол?

Зяма:

– Егорычев.

– А, это который был в Москве главным партийным секретарем? Ему позвоню, он помог мне плитку для дачи достать! Ладно, в перерыве репетиции позвоню.

Едим, Слава рассказывает о жизни «не дома».

– Например: в Нью-Йоркском зоопарке родился жирафенок. Как его назвали? Правильно, Слава!

Естественно, наш вопрос: ностальгия? Он:

– Когда возникает, а, конечно, возникает, вспоминаю подъезд в доме наискосок от филиала Большого (теперь театр Оперетты), куда я выскочил и рыдал, когда директор Ансимов сказал мне, что моих способностей недостаточно для