Анархизм - Алексей Алексеевич Боровой
Шрифт:
Интервал:
Я привел целиком это длинное рассуждение из-за его чрезвычайной характерности. Трудно дать более полное и яркое признание ненужности «завоевания государственной власти», если Гильфердинг считает возможным уже сейчас «однократный акт экспроприации государственной властью превратить в «постепенное обобществление» и т. д., если захват крупных банков уже сейчас был бы «равносилен захвату…» etc. «Завоевание государства» с подобными оговорами есть отказ от «завоевания». Что такое «захват», как не замаскированная всеобщая социальная стачка, социальная революция так, как ее понимает хотя бы и современный революционный синдикализм.
Очевидно, что реальное пролетарское движение не нуждается в завоевании «всеклассовых» учреждений. Простое соображение экономии сил, творческой их концентрации должно удержать его от того, чтобы рассыпать своих представителей по таким местам, где по самому существу дела им, вооруженных одним красноречием, обеспечено поражение.
Глава VI. Анархизм и его средства
Анархизм как верование, как мечта есть не только общественный идеал определенной группы или партии людей. Анархизм лежит в тайниках человеческой природы. Что бы ни говорили временные исторические противники его, превосходство этого идеала над всеми политическими катехизисами и программами очевидно. Только изуверы и замученные рабством могут отрицать высший, освобождающий смысл анархистских формул – права личности на безграничное развитие и ее право творческого самоутверждения.
Все исторически известные концепции общественного идеала – за редчайшими исключениями – будь это мечта о достижении «Божеского царства» Августина или Беды, о «Федерации» в целях общего мира Вико, о царстве «Вечного Евангелия» Лессинга, о торжестве «идеи права» Канта, об осуществлении «человечности» Гердера, о прыжке в «социалистическое государство», о воплощении «Теургии» В. Соловьева, о наступлении «анархистского строя» и т. д., и т. д., – все в конечном счете возвращаются к человеку и свободе его самоопределения.
Можно сказать: потенциально все люди – анархисты и все разными путями идут к анархизму.
Гранью, отделяющей современные анархистские единицы от миллионов будущих возможных анархистов, является выбор средств для достижения анархистского идеала.
И потому вопрос о средствах анархизма вырастает в самостоятельную проблему, требующую специального рассмотрения.
Традиционный метод анархизма может быть характеризуем, как революционаризм[24].
Революционаризм, в противоположность так называемой «реальной политике», отправляющейся от соотношения «реальных» сил, есть метод дерзаний, есть прямое нападение на окружающую среду; он смело рассекает передовые слои и проходит сквозь них, не останавливаясь, не уклоняясь, не разлагаясь. Его задача – целостное изменение данного принципа.
Противоположный ему органический реальный метод исходит от данной среды, от местных условий; он тратит много усилий и времени на предварительную подготовку и переработку данной среды. На себе он испытывает ее обратное влияние, поддается ее гипнозу. Постепенно в ней разлагаясь, обращается он в оппортунизм, погрязает в болотах реформизма и вырождается постепенно в квиетизм, мирящийся с любым уродством настоящего, беспощадный ко всякой цельной без компромиссов, творческой работе.
Если революционаризм нередко покоится на «дерзости», то противоположный ему метод – реформистский не позволяет из-за деревьев видеть леса. В большинстве случаев, особенно в эпохи политических кризисов, точный учет сил бывает невозможен; наконец значительная часть реальных сил всегда находится в потенциальном состоянии. В них надо разбудить скрытую энергию, надо вызвать к жизни дремлющие силы. И в глазах традиционного анархизма – революционаризм, перманентное «бунтарство» в разнообразных его формах является единственно нравственным и единственно целесообразным методом действия.
Нравственным потому, что он, не желая мириться в какой бы то ни было мере с тем, что для него является «неправдой», отвергает всякие компромиссы.
Целесообразным потому, что, с одной стороны, реформизм, культ «мелких» дел и пр., в его глазах только укрепляют то зло, против которого надлежит бороться, с другой, потому, что он категорически отрицает самую возможность пользоваться указаниями исторического опыта.
В его глазах законы «исторической необходимости» – лишь слово, которое своей безнадежной схоластичностью убивает в зародыше смелую мысль, душит смелое слово, опускает поднявшиеся руки. «Историческая необходимость» – этот сфинкс, никем и никогда еще не разгаданный, несмотря на горы социально-политической рецептуры, накопленной гениями человеческого рода, есть лишь тормоз стремлению вперед, протесту, попыткам свободного творчества.
Является глубоким, трагическим недоразумением – искать истину, несущую уроки будущему, всегда среди развалин прошлого.
Общественный процесс слишком сложен еще для нашей познавательной природы, вооруженной слабыми и недостаточными методологическими приемами.
A) Прежде всего невозможно игнорировать то неизбежно субъективное отношение историка к материалам прошлого, с которым он приступает к самому исследованию исторических фактов. Отбор фактов, их классификация, определение и оценка их сравнительной роли находятся в полной зависимости от субъективного усмотрения исследователя. Последний предъявляет к историческому материалу свои требования, рассматривает его со своей определенной точки зрения, в своем разрезе.
B) Современная философия истории в лице наиболее выдающихся ее представителей имеет склонность утверждать историю как «систему неповторяющихся явлений», как научную дисциплину, изучающую не общее, а действительность в ее конкретных и индивидуальных выражениях.
Этому не противоречат труды того современного исторического течения (особ. Пельман, Эд. Мейер др.), которое пытается подметить и установить аналогичные нашему времени процессы развития и социальные институты в отдаленнейших от нас эпохах. Как бы ни было велико их действительное сходство, ясно, что они выступали там в таких комбинациях, которые в целом в наше время неповторимы, а потому и допущение тожественности развития двух разновременных культур является заведомо неправильным.
C) Мы не можем искусственно изолировать общественные явления, мы не можем экспериментировать отдельными историческими фактами, мы не можем, следовательно, учесть более или менее точно и влияния отдельной причины. Прошлое представляется нам в виде своеобразного «химического соединения» исторических фактов и явлений, с которым нам нечего делать при нашей неспособности к искусственной изоляции.
Д) Наконец к нашей познавательной неумелости присоединяется еще совершенная невозможность сейчас для нас измерения как индивидуальной, так и коллективной психики пришедших эпох.
При этих условиях, сколько бы мы ни создавали социально-политических законов, они не могут претендовать на универсальное, обязательное значение. Они, быть может, результат и неверного понимания, и неполного исследования исторического процесса.
Ссылки на исторические события, протекавшие при иных комбинациях исторических элементов и отделенные от переживаемого состояния известной хронологической давностью, являются не только неубедительными, но и неправильными. В действительности исторические уроки никого
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!