Старик и море - Эрнест Хемингуэй

– Я-то больше всего люблю консервированноепиво.

– Знаю. Но сегодня он дал пиво в бутылках.Бутылки я сдам обратно.

– Ну, спасибо тебе, – сказал старик. – Давайесть?

– Я тебе давно предлагаю поесть, – ласковоупрекнул его мальчик. – Все жду, когда ты сядешь за стол, и не открываю судков,чтобы еда не остыла.

– Давай. Мне ведь надо было помыться. «Где тымог помыться?» – подумал мальчик. До колонки было два квартала. «Надо припастиему воды, мыла и хорошее полотенце. Как я раньше об этом не подумал? Ему нужнановая рубашка, зимняя куртка, какая-нибудь обувь и еще одно одеяло».

– Вкусное мясо, – похвалил старик.

– Расскажи мне про бейсбол, – попросил егомальчик.

– В Американской лиге выигрывают «Янки», как яи говорил, – с довольным видом начал старик.

– Да, но сегодня их побили.

– Это ничего. Зато великий Ди Маджио опять вформе.

– Он не один в команде.

– Верно. Но он решает исход игры. Во второйлиге – Бруклинцев и Филадельфийцев – шансы есть только у Бруклинцев. Впрочем,ты помнишь, как бил Дик Сайзлер? Какие у него были удары, когда он играл там, вСтаром парке!

– Высокий класс! Он бьет дальше всех.

– Помнишь, он приходил на Террасу? Мнехотелось пригласить его с собой порыбачить, но я постеснялся. Я просил тебя егопригласить, но и ты тоже постеснялся.

– Помню. Глупо, что я струсил. А вдруг бы онсогласился? Было бы о чем вспоминать до самой смерти!

– Вот бы взять с собой в море великого ДиМаджио, – сказал старик. – Говорят, отец у него был рыбаком. Кто его знает,может, он и сам когда-то был беден, как мы, и не погнушался бы.

– Отец великого Сайзлера никогда не былбедняком. Он играл в настоящих командах, когда ему было столько лет, сколькомне.

– Когда мне было столько лет, сколько тебе, яплавал юнгой на паруснике к берегам Африки. По вечерам я видел, как на отмеливыходят львы.

– Ты мне рассказывал.

– О чем мы будем разговаривать: об Африке илио бейсболе?

– Лучше о бейсболе. Расскажи мне про великогоДжона Мак-Гроу.

– Он тоже в прежние времена захаживал к нам наТеррасу. Но когда напивался, с ним не было сладу. А в голове у него был нетолько бейсбол, но и лошади. Вечно таскал в карманах программы бегов и называлимена лошадей по телефону.

– Он был великий тренер, – сказал мальчик. –Отец говорит, что он был самый великий тренер на свете.

– Потому что он видел его чаще других. Если быи Дюроше приезжал к нам каждый год, твой отец считал бы его самым великимтренером на свете.

– А кто, по-твоему, самый великий тренер? Люкили Майк Гонсалес?

– По-моему, они стоят друг друга.

– А самый лучший рыбак на свете – это ты.

– Нет. Я знавал рыбаков и получше.

– Que va![1] – сказал мальчик. – На свете немалохороших рыбаков, есть и просто замечательные. Но таких, как ты, нету нигде.

– Спасибо. Я рад, что ты так думаешь. Надеюсь,мне не попадется чересчур большая рыба, а то ты еще во мне разочаруешься.

– Нет на свете такой рыбы, если у тебя ивправду осталась прежняя сила.

– Может, ее у меня и меньше, чем я думаю. Носноровка у меня есть и выдержки хватит.

– Ты теперь ложись спать, чтобы к утрунабраться сил. А я отнесу посуду.

– Ладно. Спокойной ночи. Утром я тебя разбужу.

– Ты для меня все равно что будильник, –сказал мальчик.

– А мой будильник – старость. Отчего старикитак рано просыпаются? Неужели для того, чтобы продлить себе хотя бы этот день?

– Не знаю. Знаю только, что молодые спят долгои крепко.

– Это я помню, – сказал старик. – Я разбужутебя вовремя.

– Я почему-то не люблю, когда меня будит тот,другой. Как будто я хуже его.

– Понимаю.

– Спокойной ночи, старик.

Мальчик ушел. Они ели, не зажигая света, итеперь старик, сняв штаны, лег спать в темноте. Он скатал их, чтобы положитьсебе под голову вместо подушки, а в сверток сунул еще и газету. Завернувшись водеяло, он улегся на старые газеты, которыми были прикрыты голые пружиныкровати.

Уснул он быстро, и ему снилась Африка егоюности, длинные золотистые ее берега и белые отмели – такие белые, что глазамбольно, – высокие утесы и громадные бурые горы. Каждую ночь он теперь вновьприставал к этим берегам, слышал во сне, как ревет прибой, и видел, как несетна сушу лодки туземцев. Во сне он снова вдыхал запах смолы и пакли, который шелот палубы, вдыхал запах Африки, принесенный с берега утренним ветром.

Обычно, когда его настигал этот запах, онпросыпался и, одевшись, отправлялся будить мальчика. Но сегодня запах береганастиг его очень рано, он понял, что слышит его во сне, и продолжал спать,чтобы увидеть белые верхушки утесов, встающие из моря, гавани и бухты Канарскихостровов.

Ему теперь уже больше не снились ни бури, ниженщины, ни великие события, ни огромные рыбы, ни драки, ни состязания в силе,ни жена. Ему снились только далекие страны и львята, выходящие на берег. Словнокотята, они резвились в сумеречной мгле, и он любил их так же, как любилмальчика. Но мальчик ему никогда не снился. Старик вдруг проснулся, взглянулчерез отворенную дверь на луну, развернул свои штаны и надел их. Выйдя изхижины, он помочился и пошел вверх по дороге будить мальчика. Его познабливалоот утренней свежести. Но он знал, что озноб пройдет, а скоро он сядет на веслаи совсем согреется.

Дверь дома, где жил мальчик, была открыта, истарик вошел, неслышно ступая босыми ногами. Мальчик спал на койке в первойкомнате, и старик мог разглядеть его при ущербном свете луны. Он легонькоухватил его за ногу и держал до тех пор, пока мальчик не проснулся и,перевернувшись на спину, не поглядел на него. Старик кивнул ему; мальчик взялштаны со стула подле кровати и, сидя, натянул их.

Старик вышел из дома, и мальчик последовал заним. Он все еще никак не мог проснуться, и старик, обняв его за плечи, сказал:

– Прости меня.