Легенды Крыма - Никандр Александрович Маркс

обычай: кто под Пасху оставался в тюрьме, того отпускали на свободу.

Не хотел Анастас исполнить обычай, велел потуже набить колодки заключенным.

– Ти антропос! Вот был человек!

Узнал об этом игумен и не велел начинать службы.

– Ти трехи? В чем дело? – спрашивал Анастас монахов.

Боялись монахи сказать, но все же сказали:

– Ох, строгий игумен. Не начнет, если сказал. Отпусти людей из тюрьмы.

Вскипел гневом Анастас, схватился за меч.

– Нейдет в церковь, так сам пойду за ним.

Выше церкви было кладбище. Еще теперь можно найти могилы.

Только подошел астимос к кладбищу – зашевелились могильные плиты.

Отшатнулся Анастас, опустил меч; отнялись у него ноги, не мог идти дальше.

– Анастаси каме! Анастас, сделай, – сказал чей-то голос.

Может быть, было не так, но так говорят.

– Пиос ксеври! Кто знает!

Подошел к Анастасу игумен, упал пред ним Анастас, обещал сделать по обычаю.

Открыл игумен церковную дверь, и запели монахи.

– Христос анести ек некрон.

Дошел голос их до Стефана, и ответил он:

– Алифос анести. Воистину воскресе!

Но не услышали монахи, а по молитве святого донесся до них откуда-то перезвон колоколов.

– Тавма! Чудо случилось! – И объяснил игумен людям это чудо.

С тех пор, сколько ни прошло лет, всегда в ночь на Пасху слышен в Карадаге Стефанов звон.

Точно издалека приходит, точно вдаль уходит.

Догорел костер, замолчал старый рыбак.

Должно быть, пришла полночь. Сейчас зазвонят. Прислушался капитани Яни.

– Акус? Ты слышишь?

И мне показалось, что слышу.

Пояснения

Карадаг – суровая горная вершина, которой замыкаются на востоке Крымские горы. Это древний вулканический очаг, не раз испытавший на себе смену вулканических и нептунических сил. Образование складки Крымских гор и последующие смывы и разрушения придали Карадагу какой-то хаотический вид, и забредший в эти места путник невольно останавливается, пораженный суровой красотой массива, его сбросами и сдвигами, выброшенными в море скалами, перспективой морской синевы и зелеными склонами внутренней долины. По преданию и судя по развалинам, по склонам Карадага ютилось несколько церквей и монастырей. По поводу одного из них, основанного св. Стефаном, епископом Сугдейским (Судак), среди рыбаков-греков держится сказание о тихом звоне в пасхальную ночь.

Это сказание я слышал в детстве от моего дяди Илариона Павловича Шизневского, по происхождению грека, из местных насельников.

Как известно из жития св. Стефана, он управлял Сугдея-Фульской епархией в период иконоборчества (под Фулами некоторые исследователи предполагают теперешнюю деревню Отузы). Св. Стефан, горячий защитник иконопочитания, много претерпел в Константинополе, куда был вызван византийским правительством. Легенда приурочена ко времени отправления епископа на его иноческий подвиг.

Капитани – так называют всякого грека-морехода, например, владельца рыболовного баркаса.

Кизильташ – монастырь верстах в 12 от Карадага. Какомира – бедняки, несчастненькие. Агиос Стефанос – св. Стефан. Ис тин Полин – в столицу. Христос анэсти эк некрон – Христос воскресе из мертвых.

Ялыбогазский камень

Отузская легенда

Донеслась из ущелья девичья песня, высокой нотой прорезала воздух, на мгновенье оборвалась и тут же, подхваченная многими голосами, развернулась по долине.

Это девушки спешат домой, покончив с укладкой винограда; спешат, точно быстро набегающие сумерки подгоняют их.

И пугливо оглядываются на заколоченный дом, о котором рассказывают в народе страшное. Одинокий дом в самом горле ущелья, где не помнят, чтобы кто-нибудь жил.

Торопится пройти поскорее это место одна отставшая девушка и, роняя из платка виноградную кисть, бегом догоняет подруг.

Не бойся, милая девушка, никто не тронет тебя; давно перестали пугать людей говорящие духи Ялы-Богаза, – с тех пор как с приходом новых людей позабылась старая сказка и одноглазый великан, бросавший глыбы скал в проходящих по ущелью, не встанет из могилы.

Вместе с серой скалой разбили эту могилу на мелкие камни, чтобы свезти в низину, где в зеленых садах белеют хорошенькие домики.

Иди, девушка, спокойно. Дома уже дымится в каганке ужин – вкусный ужин после трудового дня. И если теплая ночь пересилит сонную усталь, ты прильнешь потом к коленям бабушки Ирины, и расскажет тебе старуха сказку о великане, о том самом, что жил когда-то в Ялы-Богазе.

Глядя на светлые звезды, ты не дослушаешь до конца. Из-за высоких тополей покажется темный великан, блеснет горящим глазом, протянет к тебе руки и, не достав девичьей косы, уйдет в туманы долины. Вместе с ними потянется к Ялы-Богазу посмотреть, на месте ли камень со следами шести пальцев его руки.

Тверже камня и стали были они, как сила, которую он носил.

Из всех тополей самый высокий не достигал его плеча, и морская волна в зимнюю бурю не могла заглушить его голоса.

Боялись великана люди и, когда слышали его рев от Ялы-Богаза, спешили выгнать ему овцу или быка, чтобы успокоить гнев.

А вслед за спадом листа в наступающий месяц свадеб хотел великан большей жертвы.

Тогда дрожали окна от его рева и потухал огонь в очаге.

Тогда напуганные люди выбирали одну из девушек, уводили ее в Ялы-Богаз и оставляли связанной на высокой скале, чтобы великан мог легче взять ее.

Чем дальше, тем больше терпели от него люди, не зная, как избавиться.

Но, чтобы уйти от беды, мало только терпеть. Нашелся, кто подумал так. Нашелся смелый, как орел, который не боится людей, как бы высоко они ни поднялись.

– Препи на тон скотосо! Нужно убить!

Посмеялись над ним в деревне.

– Он как гора, а ты как мышь перед ним.

И чтобы посмеяться до конца, отправили его к великану в месяц свадеб.

– Иди, если смел не на словах только.

Солнце зашло за Ечки-даг, и от Карадага показался всхожий месяц, а юноша не дошел еще до Легенер-кая, где ночевал великан.

Остановился он на одной из скал отдохнуть, оглянулся на долину.

Серебрились на месяце тополя, серебристой чешуей покрылось море. Стих ветер, смолкли голоса Ялы-Богаза, в деревне зажглись огни.

«Хорошо у нас в долине, – подумал юноша, – но лучше не жить, чем сносить гнев. Скоро нужна будет новая жертва, может быть, отдадут мою Эльбис».

Вспомнил юноша свою Эльбис и запел любовную песню.

Любовь – это птичка весны;

Пришла ей пора прилететь.

Послали арабчонка в пустыню,

Послали узнать у гречанки,

Как ловится эта птичка весны.

Сказала старуха-гречанка:

Глазами ловят птичку-любовь;

Глазами поймаешь – сама

Упадет потом на уста,

А с уст не замедлит, играясь,

Проникнуть и в сердце.

Ха, ха.

Проникнуть и в сердце…

«Проникла уже», – подумал юноша и услышал каменный голос:

– «Ха, ха», поешь –