Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова - Сергей Сергеевич Войтиков

рядовым советским организаторам В.И. Ленина и Я.М. Свердлова. Из многочисленных источников следует выделить воспоминания анархиста Нестора Махно и доклад германского посла в Советской России Вильгельма фон Мирбаха. Обоих мемуаристов объединяла вражда: первого к большевистской власти, второго к России как империи. Воспоминания Махно можно назвать достаточно объективными по нескольким соображениям. Во-первых, он удостоился аудиенции у Ленина и Свердлова летом 1918 года, как раз в самый разгар политического кризиса. Во-вторых, сам он в партии большевиков не состоял, над ним не довлел авторитет личностей. Доклад Мирбаха интересен тем, что это источник, содержавший оперативную информацию о высшем большевистском руководстве в годы Гражданской войны, составленный сразу после аудиенций у обоих лидеров РКП(б). Естественно, посол (и разведчик, как любой посол) стремился представить своему руководству наиболее полную и объективную информацию. Как Махно, так и Мирбах характеризовали Ленина и Свердлова в сравнении, что особенно ценно.

По воспоминаниям Махно, Свердлов, услышав неприятные ему подробности взглядов анархиста, «несколько раз буркнул что-то себе под нос, а затем быстро» сменил тему разговора; Ленин же в два счета его перековал:

«– Чем вы думаете заняться в Москве?

Я ответил, что здесь задержался ненадолго: по решению нашей повстанческой конференции в Таганроге я должен быть к первым числам июля на Украине.

– Нелегально?

– Да.

Ленин, обращаясь к Свердлову, говорит:

– Анархисты всегда самоотверженны, идут на всякие жертвы, но близорукие фанатики, пропускают настоящее для отдаленного будущего… – И тут же просит меня не принимать это на свой счет, говоря: – Вас, товарищ, я считаю человеком реальности и кипучей злобы дня. Если бы таких анархистов-коммунистов была хотя бы одна треть в России, то мы, коммунисты, готовы были бы идти с ними на известные условия и совместно работать на пользу свободной организации производителей.

Я лично почувствовал, что начинаю благоговеть перед Лениным (вспомним слова Каменева и Мещерякова. – С.В.), которого недавно убежденно считал виновником разгрома анархических организаций в Москве, что послужило сигналом для разгрома их и во многих других городах России. И я глубоко в душе начал стыдиться самого себя, быстро ища подходящего ответа ему». Когда же дискуссия зашла в тупик, Ленин, в отличие от Свердлова, попросту ушедшего от разговора, развел руками и признался:

«– Возможно, что я ошибаюсь…

– Да, да, вы, товарищ Ленин, в данном случае жестоко осудили нас, анархистов-коммунистов, только потому, я думаю, что вы плохо информированы об украинской действительности и о нашей роли в ней, – заметил я ему.

– Может быть. Я этого не отрицаю. Ошибаться свойственно каждому человеку, в особенности в такой обстановке, в какой мы находимся в настоящий момент, – твердил, разводя руками, Ленин.

И тут же, видя, что я немного разнервничался, старался по-отцовски успокаивать меня, с утонченным мастерством переводя разговор на другую тему».

В то время как Свердлов по поручению Ленина справлялся по телефону, кто «непосредственно стоит у дела переправы людей на Украину для подпольной работы», Ленин убеждал Махно: из его отношения Нестор Иванович «должен заключить, что отношение партии коммунистов к анархистам не так уж враждебно»[458]; если большевикам и «пришлось энергично и без всяких сентиментальных колебаний отобрать у анархистов с Малой Дмитровки особняк, в котором они скрывали всех видных московских и приезжих бандитов», то ответственны за это нe большевики, «а сами анархисты с Малой Дмитровки». Махно прямо спросил Ленина: «А имеются ли у вас данные […] которые уличали бы анархистов с Малой Дмитровки, что они скрывают у себя бандитов?» И получил четкий ответ: «Да, Всероссийская чрезвычайная комиссия их собрала и проверила. Иначе наша партия не позволила бы ей действовать»[459], – заверил Махно Ленин. Даже Ф.Э. Дзержинский в 1920 г. растолковывал губернским чекистам: «Бандитам мы должны давать такую острастку, чтобы они [запомнили] ее раз навсегда, но когда мы имеем перед собой молодого идейного политического противника […] к нему надо подходить иначе»[460]. А Я.М. Свердлов уже в 1918 г. был не в меру критично настроен ко всем оппонентам большевиков – даже к тем из них, кто вполне годился на роль объекта для дрессуры.

Ленин, свидетельствовал Махно, «со свойственным организатору и руководителю умением старался так обставлять свои вопросы, чтобы я как можно подробнее на них останавливался». Свердлов же в один прекрасный момент перебил Махно, посчитав, видимо, дискуссию пустой тратой времени. Судя по воспоминаниям Махно[461], там, где Свердлов безапелляционно выражал свою позицию и воздерживался от дискуссии, Ленин пытался перековать непонятливого товарища, узнать его чаяния, выяснить взгляды и планы. Он буквально подкупал умением грамотно ставить вопросы, готовностью к частичному признанию правоты оппонента, деликатным отношением к чужому мнению. Но только там, добавим от себя, когда у Ленина была уверенность в возможности убедить собеседника в собственной правоте. Свердлов, закалившись в горниле промышленного Урала и наотдыхавшись на каторгах и в ссылках, деликатно относиться к носителям других убеждений был, очевидно, не способен. Невероятно, но сложившееся впечатление о двух лидерах РКП(б) усиливается при прочтении доклада Мирбаха: Ленин – крайне осторожный лидер, умело лавирующий между группировками своей партии; Свердлов – «особенно настойчивый и суровый тип пролетария», категорический противник компромиссов, пусть даже и временных[462]. Мирбах, будучи реакционером, добавил, что Свердлов являл собой «особенно […] суровый тип пролетария»[463].

Все четверо большевистских вождей были готовы на любые жертвы во имя революции, причем трое из них (Троцкий, Свердлов и Сталин) этого не скрывали. Ленин, в отличие от них, требовал инициативы снизу, чтобы лишь «узаконить» на государственном уровне выгодные ему жестокие политические решения. Если при Сталине в 1930‐е гг. репрессиям подвергались несчастные обыватели, которые по недоразумению заворачивали продукты в газету с ликом вождя народов, Ленин как «самый человечный человек» в годы Гражданской войны подобные вещи не допускал, демонстративно проявляя милосердие и «либерализм» (в отечественном понимании этого слова), глубоко чуждые его природе: так, 8 марта 1919 г., получив телеграмму из Царицына от красноармейца с просьбой об освобождении 17‐летней девушки, арестованной за разрисовку портрета вождя мировой революции, Ленин тут же составил телеграмму председателю Царицынской ЧК с предписанием о немедленном освобождении девушки с разъяснением: «за изуродование портрета арестовывать нельзя», и поручил секретарю напомнить ему, когда придет ответ из Царицына, «весь материал потом отдать фельетонистам»[464].

А 30 апреля 1919 г., приняв очередного ходока, Ленин поручил управляющему делами Совета народных комиссаров В.Д. Бонч-Бруевичу сообщить председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому о преследовании местными властями крестьянина Я.М. Смирнова из отдаленной волости Тверской губернии и просьбе принять самые экстренные меры с целью демонстрации местному населению: «Делегирование депутатов к председателю Совета Народных Комиссаров и вообще к центральной власти – это их прямое право, которое никем не может быть нарушено»[465]. В своей показушности В.И. Ленин воистину был «самым человечным человеком»!

Естественно, не подлежали публикации при жизни Ленина (да и