Зверь, именуемый Кот - Нани Кроноцкая

высокой гейзерной кофеваркой, тарелками полными бутербродов, мюсли, какие-то йогурты, а в зубах держал за деревянную ручку крупную медную сковороду.

Судя по перекатывающимся по подносу яйцам и пачке нарезки бекона — тут планировалась еще и яичница. Всем крупные мужики хороши, но прокормить их…

А я вспомнила с грустью наш с Котом завтрак и чуть не расплакалась. Отвернулась, сделав попытку выскользнуть из-под купола пристального Мулиного внимания. С трудом глотая слезы, за шиворот вернула себя в круг реальности.

— Я маг — расчехлитель дальтоников? Тот, кто назначит мне кучу уколов сразу видит все в синем свете? — кстати, мне как бы еще возвращаться в больницу. Как это не прискорбно.

— Нет. Что-то мне подсказало: меня снова надули. Я прав, радость моя, крыша красная?

Абрамыч даже не дрогнул. Передал нам поднос бутербродный, водрузил в центр наполненной горячими углями плоской чаши очага свой кофейник, примостил сковородку, и только потом с укоризной воззрился на Машку.

— Ага! — она радостно согласилась. — Но все нормальные люди ее видят синей. Кроме меня. Бесит потому что.

— Я маг-великий-смотритель-по-Мулиному? Древний дар, очень ценный? — мне было сейчас не до крыш, совершенно.

— А знаешь, Машунь. Ты права. И это многое объясняет. Антимаг, говоришь… А есть еще способы?

Да о чем они оба? Меня просветит кто?

— На полке стоит хохотательный чай. Только, боюсь, он по-любому ее не проймет. Не показательно. Ты успел что-то узнать? Не томи. У меня чистый ноль, хорошо в этой конторе работают с информацией.

Антошка тянуть и не собирался, радостно нам сообщив, что Марк все-таки жив. Это точно. И это хорошая новость. Далее — только плохие.

Жив. В голове как кувалдой стучало: жив, жив, жив. Отчего же так больно?

Где же ты. Счастье мое, что с тобой?

А дальше случилось немножечко странное: Или множечко. Я не успела понять. Повинуясь какому-то импульсу интуиции, я мысленно позвала его. Глаза закрыла и закричала. Молча.

Как в темной комнате зовут серую кошку. Попытаться поймать там ее — дело глупое. А приманить словом ласковым, или даже мыслью, как я сейчас, можно. И у меня получилось, похоже.

Острая боль, выворачивающая наизнанку тоска, и ощущение полной беспомощности ввалились в сознание, сжали, расплющили. Женский голос, мне едва только слышный, но я его сразу узнала:

— Ты кажется, кажется, овдовел только что. Надо же, как печально. Мне так жаль… И даже не понимаешь сейчас, о чем речь. Хочешь меня?

— Нет. — этот голос я тоже узнала. Сипло, едва шевеля пересохшими от мучений губами, произнес. Марк? Я у него была где-то в сознании, оглушенном, туманном, задушенном.

— Зря ты так. Воздержание умножает страдания. Я помогу тебе.

Голос стал ближе, и прикосновения чьи-то к спине обожгли отвратительным чувством брезгливости.

— Оставь меня, Гира. И руки свои убери. Я не звал тебя.

Отодвинулась. Сразу дышать стало легче.

— Что-то в этом не так… — и совсем другим тоном взревела она жутко: —Лиас! Ты поклялся мне всеми хвостами, что это средство надежно и он станет у нас гуттаперчевым. Не похоже!

Невнятное бормотание рядом, молниеносный удар в ту же сторону, оглушительный визг.

— Мне нужен послушный котенок. Работай! Рисковать всем просто так я не намерена. У тебя есть два дня. — снова удар, дикий крик, запах крови, от которого мне стало дурно.

Били не нас. И мне не было больно. Словно все происходившее видел он за толстой полупрозрачной стеной. Как беспомощный зритель взирая на жестокое избиение.

— Ах! — вдруг рывок, дыхание остановилось и меня выдернули за руку из этого серого омута тягостных ощущений.

— Держи ее!

В лицо плеснули холодной водой. Подскочила, как будто выныривая, задышала.

— Да оставьте меня! Все нормально. Наверное. Он действительно жив и я… кажется только что побывала у него в голове.

Две пары испуганных темных глаз на меня посмотрели, выразительно переглянувшись.

— Рассказывай. Только все точно, пока не забыла. Муль. На, включи диктофон. — Антошка перекинул супруге очередную игрушку свою. Любит он это дело. — Черт! У меня яйца сгорели! Чтоб им!

Пока муж этот несчастный, голодный и злой бегал отмывать сковородку, жена меня мучила. Хохотальный чай мне все-таки заварили, и конечно-же он не подействовал. Когда завтрак многострадальный подошел наконец-то к концу (по моим ощущениям: где-то к обеду), Антошка донес до меня наконец свои новости.

Старался он сделать это весьма деликатно, в чисто нашей манере.

— Лель. Ты сразу только не психуй и о стенку не бейся, но кажется, Кот твой с тобой познакомился по спецзаданию.

Милый Абрамыч. После таких слов кто же психует?

— Пофиг уже. Веришь? Неделю назад я бы взвилась. Теперь — это не мой уровень переживаний.

Да. Я изменилась, если кто-то еще не заметил. Сама удивляюсь.

— Ага. Эта его … как там ее, ты говоришь? — друг мой темнил, и я это слышала.

— Гира. — Абрамыч, выкладывай, не тяни. Я тебя знаю отлично и вижу.

Я оглянулась на Машку, та лишь кивнула в ответ. Согласная, значит.

— У меня есть начальник. Бывший, мы плавали вместе, потом в госпиталь он меня утащил за собой. Тоже Антон. Я поднял старые связи, ему позвонил, и по старой дружбе он все-таки мне проболтался. Ага. Баба эта губастая — шишка очень и очень большая. — Антошка налил себе кофе, с опаской косясь на меня. Нет, сейчас в обморок я падать не буду. И даже не разрыдаюсь. Наверное.

— Ты меня вымораживаешь. Она сказала: два дня! А я время теряю. Быстрее! — только сейчас до меня вдруг дошло: через эти два дня может случиться нечто непоправимое.

— Она занимается паранормальным. Не ржать, девоньки, даже среди всяких иных есть такое. Разные отклонения. Ее отдел это разыскивает, оценивает уровень потенциальной опасности для всех, и… дальше — по ситуации.

— Например, уничтожают? — вот о чем так печется Антошечка. Да. Это удар для меня. Был бы, наверное. Но не теперь.

— Разное поговаривают. Кот твой сам из таких, “аномальных”. Никто не знает доподлинно, почему, но Гира им дорожит удивительно.

— Любит? — самое первое, что пришло в голову мне.

Эти двое в ответ только со смеху покатились. Да так ладно и заразительно, что даже я им улыбнулась.

— Лель, нет у демонов такого органа как любовь. Трахаться могут, уж извини. Но и только. Он ей