Запретные практики - Ирина Мясникова

Влетела в самый разгар его речи, бумаги Панкратьевой на подпись принесла как министру какому-нибудь, который вынужден разными глупостями заниматься в то время, когда его ждут великие дела. Больше всего Дубова взбесило то, что все остальные присутствующие в этот момент на оперативке люди смотрели на это дело с пониманием, всем своим видом показывая, что мы тоже люди подневольные, вынуждены тут этого дурака Дубова слушать. И тут еще опять её шутки дурацкие про «Летку-Еньку».

Ну и Дубов, само собой, сорвался. Сорвался – это, конечно, мягко сказано. На самом деле всеми любимый весельчак и удачник Шура Дубов просто озверел. Озверел от того, что все эти годы после встречи с Панкратьевой дела его хоть и идут в гору, но не чувствует он больше той всеобщей любви и обожания как раньше. Все какие-то издевки вокруг да подковырки. Вот и выдал он этой скотине все, что про нее думает, не стесняясь в выражениях. И про министра, которого она из себя корчит, и про морду смазливую, и про задницу ее как основной инструмент ведения бизнеса. В общем, как следует, высказался. Все аж головы в плечи втянули, а этой хоть бы хны, сидит, зараза, ухмыляется.

И в тот самый момент, когда уважаемый человек Александр Евгеньевич Дубов, бывший удачник, весельчак и любимец женщин пошел уже на второй круг, чтобы, наконец, достать эту стерву до самых печенок, он вдруг почувствовал легкий практически материнский подзатыльник. От удивления он даже замолчал и оглянулся, и в этот момент его затопило теплом и любовью. Самой настоящей общечеловеческой любовью ко всем сидящим в его кабинете, а особенно к Аньке Панкратьевой.

Стыдно стало до невозможности. Вспомнил он, как они с ней в самом начале Перестройки плохо одетые и голодные бегали по Московским офисам, пытаясь получить заказы, как сидели из-за нелетной погоды в тюменском аэропорту, у них кончились деньги, и Анька отдала ему свой последний пирожок с капустой, как делили первые доходы, как радовались совместным успехам. Куда это все ушло? Почему они теперь как кошка с собакой? Или это он, как собака на всех бросается?

Короче, чуть было даже не заплакал. А тут Анька ухмыльнулась и давай его чихвостить прямо как мать, будто он в снегу извалялся и пришел весь насквозь мокрый. Совсем стыдно стало. Так стыдно, что в несвойственной ему манере Дубов извинился перед всеми и отпустил их восвояси. Но Анька была бы не Анька, если б не извлекла из этой ситуации выгоду. Осталась и выпросила у него денег.

Только всё равно дура, ему в тот момент так стыдно было, что он готов был ей всё отдать. Ну что поделаешь, когда у бабы одни только деньги на уме?

Следующим утром, когда Панкратьева уже ехала на работу, ей позвонила секретарша Ольга и чрезвычайно счастливым голосом сообщила, что Александр Евгеньевич Дубов, выйдя утром из дома, поскользнулись по дороге к машине и шмякнулись со всего размаха на лед, в результате чего были транспортированы в травматологический пункт с переломом обеих конечностей.

– Так что не скоро они-с нас посетят опять! – на такой радостной ноте Ольга закончила свой доклад и радостно хихикнула.

– Дура! – припечатала её откровенная Панкратьева. – Теперь нам к ним придется через весь город ездить! Ты что, не помнишь, как они-с в больнице после операции лежали, и я за инструкциями к ним каждый день моталась?! Они-с без руководства мной и дня прожить не могут.

– Позвольте с вами не согласиться, Анна Сергеевна! – парировала Ольга. – Это вам-с к ним ездить придется, а мы наоборот у себя на рабочих местах в тепле, светле и комфорте будем спокойно посиживать!

– Я вам там в тепле и светле вашем устрою посиделки! – Панкратьева изобразила начальственную строгость. – Погоди, вот ужо приеду и навешаю тебе!

– Уж лучше вы, Анна Сергеевна, навешайте, чем наш бесценный Александр Евгеньевич!

На этом Оля повесила трубку, а Панкратьева в тот же самый момент краем глаза опять приметила в боковом зеркале черный внедорожник. Но нынче ей было не до странной слежки.

«Что ж это делается-то? Ведь всего маленький мячик в него и кинула, можно сказать, малюсенький, а он сразу обе ноги сломал. Может быть, это все-таки совпадение»? – думала Панкратьева, нажимая на телефоне кнопку вызова Дубова.

– Шур, как ты? Мне Оля сказала, что ты упал, – участливо спросила она, когда на том конце приняли звонок.

– Ведьма проклятая! – раздалось в ответ. – Это всё ты! Думаешь, я не понимаю? Разозлилась на меня из-за вчерашнего и сглазила! Скотина! Тысячи тебе мало?!

Несмотря на грубые слова прозвучало это как-то совсем не обидно, и Панкратьева рассмеялась:

– Да брось ты, Дубов, ерунду всякую городить. Тебя сглазишь, пожалуй! У тебя кожа как у слона сглазонепробиваемая, при всём желании сглазить не получится. Под ноги смотреть лучше надо! Небось, ботиночки итальянские модные нацепил, вот и увалился. Нечего по нашим морозам эту кутюрскую обувь надевать. У меня и самой сапоги итальянские имеются дорогущие, так они не хуже коньков по нашим тротуарам скользят.

– Завтра, чтоб в десять утра у меня была! И никаких «но». Получишь инструкции, а послезавтра в Москву вместо меня полетишь. Будешь знать, как начальство калечить! – рыкнул Дубов и, не прощаясь, дал отбой.

Вот это уже никак не входило в планы Панкратьевой. Еще и в Москву ехать. Хотя это ей еще повезло, что только в Москву, а не в Уренгой какой-нибудь. В Москву можно и за день смотаться. Утром села на самолет ни свет ни заря, все дела переделала, и мотай себе обратно с чистой совестью. Самое главное в этой самой Москве от аэропорта до центра вовремя добраться и назад выехать, а то простоишь там полдня в пробках, и на дела времени не останется.

Панкратьева из-за этих пробок пару раз уже опаздывала на обратный самолет, поэтому решительно отказалась от барской манеры ездить на автомобиле с водителем и предпочитала передвигаться по столице по-простецки, то есть на метро.

Такую роскошь, как ехать из Питера на поезде, чтобы сразу попасть в центр столицы, Панкратьева себе позволить не могла. Во-первых, это означало, что уже практически брошенный Федька будет ночевать дома один аж целых две ночи, Алик не в счёт, Алик и дети – вещи несовместимые, кроме того, Алик сейчас сам в Сургуте, а во-вторых, куда в этом поезде, спрашивается, воткнуть фен?

Но это все конечно полная ерунда, самым неприятным в московской командировке могла стать ее непосредственная цель. Дубов любил заслать Панкратьеву «туда не знаю куда, принести то не знаю что». А тут еще после вчерашнего инцидента да со сломанными ногами Дубов миндальничать не будет, придумает какую-нибудь очередную невыполнимую миссию, чтобы потом хлопать своими круглыми голубыми глазами и удивляться, почему его задачу так трудно оказалось выполнить.

Предчувствия Панкратьеву не обманули. Когда на следующее утро она предстала перед возлежащим в гипсе начальником, он злорадно объявил, что ехать ей придется в центральный офис одного из заказчиков на совещание в управление капитального строительства, где её будут по всей вероятности возить мордой об стол за срыв сроков по строительству объекта в чудесном сибирском городе Нижневартовск. Самым неприятным во всем этом деле являлось то, что сроки срывались по вполне объективным причинам из-за нестыковок с одним из субподрядчиков навязанным предприятию Дубова и Панкратьевой самим же заказчиком.