Ноктуарий. Театр гротеска - Томас Лиготти

– Я никогда не слышал таких криков.

– Все кончилось, – тихо произнес Нолон.

– Но что с ним произошло? – воскликнул Гриссал и схватил стакан, похоже, даже не заметив этого. – И почему Риньоло так кричал, почему сказал, что все оказалось трюком, насмешкой над его мечтами, особенно эта «грязная тварь в земле»? Почему вопил «не хоронить его навечно в этой странной, ужасной маске?»

– Возможно, он запутался, – сказал Нолон и принялся разливать напиток из бутылки по бокалам, его рука еле заметно дрожала.

– А потом он умолял убить его. Но он же не хотел этого, совсем. Скорее наоборот. Риньоло боялся… Вы знаете, чего он боялся. Почему же…

– Мне действительно нужно все это объяснять, мистер Гриссал?

– Наверное, нет, – тихо произнес тот, явно смутившись. – Он хотел уйти, сбежать, прихватив с собой…

– Вот именно, – спокойно пояснил Нолон, оглянувшись по сторонам. – Он хотел сбежать оттуда, не сделав… Ну, вы сами знаете. Как бы это выглядело?

– Подало бы пример.

– Но его похоронили заживо в этом болоте, он даже сознания не лишился. Это как-то слишком.

– Думаю, мы уже сказали достаточно. Давайте же извлечем урок из ситуации и выпьем, прежде чем двигаться дальше.

– Я не уверен, что хочу пить, – сказал Гриссал.

– Я не уверен, что в этом случае у нас есть хоть какой-то выбор.

– Да, но…

– Тише. Сегодня наша ночь.

В освещенном окне дома на противоположной стороне улицы виднелась колеблющаяся тень. Вечерний легкий ветер пронесся по маленькому парку, и зеленое пламя свечи отблесками замерцало на двух безмолвных лицах.

Тьма, царившая в вышине, была глубока и неколебима. Возносилась к ней башня с одним-единственным окном, освещенным тусклым дрожащим огоньком. Россыпь огней поменьше гнездилась у башенного подножия, тоже объятого мраком. Одним из огней тех был свет газовой лампы, утопленной в стене на границе старокаменной улицы. Сияние фонаря расползалось по серой кладке, подсвечивая и пару стоящих недвижимо у стены фигур. В непроницаемых, безупречных лицах тех двоих не было ни кровинки, их плечи не вздымались под темными одеждами – простые создания с длинными худыми перстами и резкими чертами. Их взгляды были обращены к высящейся в конце улицы башне – к одному-единственному ее окну наверху. Периодически кто-то выглядывал наружу, с самого краешка оконной рамы, лишь на краткий миг – перед тем, как снова исчезнуть из виду. То был житель комнаты, в которой, казалось, всякая тень трепетала вослед за тем, что ее отбрасывало.

Тени расползались без спешки и суеты, захватывая комнату пядь за пядью и изменяя очертания самых простых вещей в ней. Всякий силуэт накладывался поверх другого, порождая хаос нагроможденных друг на друга форм. Порой сама комната становилась длиннее, шире или выше. В процессе неспешных трансформаций она то протягивалась бесконечно в недра великой тьмы, то сжималась в лабиринт тесных зачерненных переходов.

Обитатель комнаты не терял бдительности, не позволяя превращениям отвлечь его. Вот что-то, укрываясь мраком, шевельнулось вдоль оконной рамы, пользуясь тенью как маской. Он ударил пяткой по стене – та будто бы пористо продавилась, не сильно, лишь слегка. Но тень ничего не скрывала – по крайней мере теперь. И когда он медленно протянул руку к включающей лампу цепочке и потянул за нее – не свет, но голос заполнил комнату.

– Мистер Хохотун! – взвизгнул он, окружая себя сонмом отголосков.

– Хо-хо-тун, – вторил ему похожий голос.

С какой-то летаргической осторожностью он скользнул к окну и стрельнул взглядом за подоконник. Он и представить не мог, что эти надорванные, пронзительные голоса принадлежат тем двоим на улице. Ни разу еще на его глазах они не открывали рты, чтобы обратиться к нему, называя по какому-либо очередному сымпровизированному имени. У высокой стены грубой кладки они, как и прежде, стояли – прямые, застывшие, чутко выжидающие. Он отвел взгляд.

– Мистер Часовщик!

– Тик-так, тик-так…

Сделав еще один осторожный шажок, он встал в самом центре окна. Пускай теперь они увидят его, пускай узнают. Но те, что были доселе столь терпеливы в своем бдении, оставили свои посты. Затухающее эхо, мечущееся по комнате, было поглощено тенями.

А потом он различил новые отголоски – уже не лишенные определенности или намерения, как многие из тех звуков, что производила постройка, в коей он пребывал: все эти протяжные стенания древесных балок или быстрое потрескивание, могущее исходить откуда угодно. Нет, эти новые, особые звуки не искали анонимности. Существовал некий фокус, центр, в коем они сходились. Шаги, скрипы закрывающегося окна или медленно отворяющейся двери, какие-то передвижения в соседней комнате – все они говорили на странном языке, взывая к царствующим над всем теням и участвуя в их грандиозных планах.

Он стал переходить из комнаты в комнату, кропотливо исследуя и теряясь в самых невероятных предположениях. Пусть окна и пропускали слабый стеклянистый свет, его всякий раз смущали некие трудноуловимые изменения в устройстве помещений, в чьих стенах те окна были прорезаны. Вынужденный свернуть за какой-то незримый угол, он уткнулся в маленькую дверь, окруженную по контуру вспыхивающим и гаснущим ореолом света, который пробивался изнутри. Он открыл дверь – по ту сторону оказался длинный низкий коридор с рядами маленьких мигающих ламп вдоль обеих стен. Застыв, он смотрел прямо перед собой. Казалось, в промежутках абсолютной темноты в коридоре что-то возникало – рой каких-то неясных форм, не до конца рассеиваемый возвращающимся светом, сонм узловатых призраков, как-то связанных с самими стенами, простирающих куда-то свои бесформенные конечности. Присев на корточки, он скрестил руки на груди, дабы ненароком не коснуться чего-нибудь, к чему притрагиваться не стоило. Когда свет снова заполнил коридор, он сорвался с места и побежал – чувствуя, как подталкивает его сила, которой он не мог управлять, которая не была частью его самого. Он врезался в перила – те уберегли его от падения в глубокий лестничный колодец с плещущейся далеко внизу тьмой.

Лестничные марши, по которым он стал спускаться вниз, вскоре обнаружили свою переменчивую природу. Уводя его все ниже и ниже, в незнакомые недра башни, они не предлагали пути к побегу – лишь к отступлению. Остановившись на мгновение, чтобы сориентироваться в окружающем его царстве темноты, он вновь уловил эхо голосов.

– Мистер Коту-под-Хвост! – дразнили они его в унисон.

Он продолжил свой спуск, решив покорно принять любой исход, куда бы лестница его ни привела, двигаясь с той непреодолимой отрывистостью, что овладела его телом и смутила все его мысли. Эхо чужих шагов следовало за ним. Сами шагавшие, нагоняя его, промелькивали на мгновения перед взглядом – маленькие, едва заметные, необычные на вид сферические объекты, проносившиеся мимо него по лестнице и исчезавшие прямо на глазах. Кажется, скоро те двое внизу смогут увидеть его. Смогут до него добраться.