Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль

сделать так, чтобы она полюбила Вас. Не думаю, что могут найтись те, кто попытается воспользоваться её слабыми нервами. Если Вы видите в ней хоть что-то, что вызывает у Вас беспокойство, думаю, будет более разумно объяснять это её слабыми нервами, а не влиянием со стороны. Я знаю в доме тех… — Старая гувернантка вежливой улыбкой давала понять, о ком говорила. — Да, я знаю тех, кто, подобно Вам, верен своему долгу и так же успешен в его исполнении.

Бихтер не сумела скрыть небольшого раздражения. Её руки нервно задвигались. Когда она следила взглядом за мячом, брошенным Нихаль, её пальцы теребили шёлковые кисточки платка. Она сказала сухим голосом:

— Мадемуазель, мне не нравятся уклончивые фразы. Про кого Вы говорите?

Старая дева немедленно ответила:

— Это не уклончивая, а очень простая фраза. Это значит, я хочу сказать про себя.

Старая дева и молодая женщина не сумели полюбить друг друга, хотя до сих пор между ними не было ни единого неуместного слова или жеста. Мадемуазель Де Куртон, склонная любить всех, постоянно ощущала в отношениях с Бихтер что-то, пугавшее её. Она чувствовала, что эта женщина не любит её и считает препятствием на пути к полной власти над Нихаль. Если бы она не смотрела на этого ребёнка, как на единственную отраду в своей участи старой девы, как на единственный цветок в своей бесплодной жизни, если бы утешительные капли любви Нихаль не орошали вечную рану её бедной души, не сумевшей стать матерью, она бы ещё в начале раздумий об этом браке сбежала, оставив всё как есть. Но тогда! Что делала бы одинокая Нихаль, если во время бури её руки не могли найти даже полена? К кому бы она прижималась, где бы лились слёзы, которые хотели пролиться на сострадательную грудь?

Разговор прервался. Бихтер сегодня, не в силах понять причину, почувствовала такую потребность выйти из себя, поругаться с кем-либо, вспылить, что боялась не сдержаться, если старая гувернантка скажет ещё хоть слово.

Две женщины стояли, будто наблюдая за игрой, не желая сбегать друг от друга, пока не появится внешняя причина. Поодаль Пейкер, лёжа на коврике, укачивала Феридуна, позади Фирдевс Ханым, благодаря доброте Бехлюля, раскачивалась в гамаке, который, наконец, принесли и привязали к дереву.

Воздух стал тяжелее. Поляна напряжённо задыхалась от невозможности вздохнуть. Молчание двух женщин, которое продолжалось уже пять минут, казалось, только усиливало тоску жаркой погоды. Чтобы что-то произнести, Бихтер сказала:

— Как жарко! Мы очень плохо сделали, приехав сегодня. В эту минуту я хочу оказаться спящей дома.

Мадемуазель Де Куртон ответила:

— Да, мадам! Душная погода, я не знаю, что будут делать до вечера?

Обе забыли недавний разговор.

Когда под вечер они возвращались обратно, Бехлюль подошёл к Бихтер, которая некоторое время шла одна, и сказал:

— Вы согласитесь, чтобы я был с Вами в лодке? Или меня опять прогонят как приставучего кота?

Пейкер с улыбкой ответила:

— Очень хорошо, когда коты развлекают человека, но если они начнут приставать…

— Их прогонят, верно? Сказать, почему Вы меня прогоняете? Потому что Вы меня боитесь, значит Вы не совсем равнодушны ко мне. Признайтесь, что Вы ко мне не совсем равнодушны.

Пейкер спросила, давясь от смеха:

— Что заставило Вас так думать? Напротив, я думала, что равнодушна к Вам настолько, насколько может быть равнодушна женщина.

— Да, женщина! Но не забывайте, что женщина никогда не сможет остаться равнодушной к бедняге, который хочет отдать ей своё сердце со всей искренностью юности, который бросает к её ногам свою душу с желанием любви, и, наконец, просит разрешения не скрывать своей любви.

Пейкер засмеялась:

— Трагедия — язык влюблённых…

Потом добавила с желанием остановить эту шутку:

— Бехлюль Бей! Позволите сказать? Вы не более, чем плохо воспитанный ребёнок.

Она крикнула мужу, чтобы не слышать ответ Бехлюля:

— Нихат! Где лодки? Пожалуйста, я падаю от усталости.

8

Вечером за столом остались пустыми места Нихаль и Бюлента. Они так устали, что им разрешили сразу пойти в комнату. Бехлюль сказал Бихтер, которая зевала, прикрывая рот салфеткой:

— Могу поспорить, тётя, что Вы уснёте, как только встанете из-за стола. Таковы прогулки на природе: человек едет туда с надеждой повеселиться, а возвращается уставшим и разбитым. Особенно для Вас… Женщины, постоянно живущие дома, в спёртом воздухе комнат, и вдруг выходящие на воздух под палящее солнце, похожи на канареек, которые, желая свободы, улетают из клетки и лишаются чувств, даже не покинув крышу дома.

Бихтер сказала: — О! Как хочется спать! Как хочется спать! Думаю, что просплю целую неделю.

Они почти не дотронулись до еды. Вишенка, которую Бихтер кончиком вилки выловила из варенья, увеличивалась у неё во рту, становилась настолько большой, что невозможно проглотить. Она сказала, вытирая губы салфеткой:

— Я ухожу. Вы позволите?

Ей нужно было побыть одной. Сегодня вечером она чувствовала что-то, заставлявшее её остаться одной, в тишине комнаты, чтобы отдохнуть.

Она поднялась к себе. В комнате было темно. Она тихонько вошла лёгкими шагами, словно опасалась разбудить спящую тишину безмолвной комнаты. Из открытого окна, дрожавшего тусклым серебристым светом среди белого тюля, веяло прохладой ночи. Проходя в темноте мимо шкафа с зеркалом, она увидела свою расплывчатую тень. Чуть дальше дрожала москитная сетка, возвышавшаяся над кроватью, а колпак лампы как будто смотрел на неё, качая большой головой. Прежде всего она хотела закрыть окно, потом в кромешной тьме броситься, не раздеваясь, на ковёр и отдохнуть от невероятной усталости. Ей не хотелось, чтобы сюда проникло хотя бы малейшее дуновение ночи. Казалось, что высокие ветки сливы в саду приближались к ней, протягивая руки. Она думала, что не останется наедине с ночным ветром, будто приносившим из окна дыхание страха странных, ужасных созданий из снов, скрытых в тайнах тьмы, с тенью, которая размахивала руками и, может быть, через секунду войдёт в комнату. Она хотела одиночества, которое было бы похоже на сон без сновидений. Она даже не собиралась зажигать лампу. Слабый свет разбудит души вещей, тогда кровать, диван, шторы, все теперь спящие, умершие и похороненные в темноте вещи, вздрогнув, проснутся, оживут и она больше не будет одна рядом со своим портретом, улыбавшимся ей в зеркале. Одна! Одна! Кроме того, теперь она и себя боялась, если она увидит себя, да, если женщина, которая хотела оставаться в темноте столкнётся с Бихтер, то возникнет опасность, они скажут то, что не следует говорить друг другу и тогда, думала она, безвозвратно исчезнет сон, глубокий, пустой, без света и сновидений, сон,