Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль

удерживало её от этого. Было в его объятиях то, что пробуждало у неё потребность уклониться, растаять и в ту минуту стать мёртвой. Она не могла с этим справиться. Какое-то время она не хотела задумываться об этом чувстве, видеть страшную правду, скрытую за этой дрожью. Она пыталась заставить замолчать тело и разум, чтобы не думать, что после любовной близости она чувствовала вялость сломанного цветка, у которого стало меньше свежести, нет, просто запачканного. После его поцелуев оставались раздражающие следы, особенно уголок рядом с губами, которые, как будто, ныли. У неё несколько дней оставался какой-то озноб после поцелуев, любовной милостыни с её губ, отданных в пылу любовной близости.

Она испытывала мучения любовной близости здесь, в этой комнате, поцелуи в других местах означали для неё не более, чем дружескую искренность. Но она страшилась, когда, оставшись здесь с ним наедине, требовалось смотреть на него не только как на друга, но и как на мужа, вместе с которым будет прочитана любовная книга её жизни. Он был её другом, да, в её сердце было глубокое уважение и даже любовь к этому мужчине. Но, отдав всю душу, она не могла стать его женой. Она любила его в других местах, но не в этой комнате. У Бихтер возникало желание прильнуть, находиться как можно ближе к нему, когда они гуляли, сидели внизу в маленькой комнате, даже в его комнате, да, в рядом расположенной комнате. Она с детской непосредственностью клала голову то ему на плечо, то на колени. О! Если бы так прошла вся супружеская жизнь, она бы любила его чистой любовью. Она была бы счастлива. Но от неё хотели чего-то большего, любви, а не привязанности, и она не могла этого дать, несмотря на то, что считала себя бездушной и несправедливой.

Когда по непреложному праву у неё забрали любовь, которая не была и не могла быть отдана, она подумала, что это было насильно отнято у её тела и сердца и захотела плакать, звать на помощь и корчиться от боли. Значит, её брак был таким. В этом будет заключаться любовь. У неё всегда будут силой забирать любовь, но она не отдаст истинную любовь. Её губы не найдёт поцелуй, который сделает душу чище, она не увидит ничего, кроме поцелуев, вызывающих у неё озноб, всегда, всегда, всегда будет так…

Ей пришлось признать. Борьба, которая считалась необходимой для того, чтобы целый год не видеть эту реальность, ещё сильнее утомила и изнурила её. Да, ей пришлось признать, что так будет всегда.

Сегодня ночью, закрыв на ключ дверь между комнатами, она неподвижно смотрела на тьму, заполнившую комнату любви, словно заполняя этой тьму всю себя и, не задумываясь, заставила себя произнести эту истину яснее, чем всегда. До сих пор эта истина была похожа на голос, которому не разрешали сказать то, что он хотел. А сегодня ночью разрешили. Да, так будет всегда. Тёмная комната любви… Здесь не должно было быть ни прозрачного горизонта, ни золотой улыбки, ни летящего облака, ничего, даже слабого света тусклого светильника. Чёрная, насколько возможно, ночь… Она навечно похоронит жажду любви своей молодости в большой пустой чёрной яме, дрожа от страха во мраке, не ощущая ласкающей освежающей прохлады, словно ощущая холод от раздражающих прикосновений чёрных снежинок, падающих из этого мрака…

Значит, этот брак, столь желанный брак, ради осуществления которого так потрудились, был чем-то тёмным. Теперь драгоценности, ткани и украшения, составлявшие превосходные свойства этого брака, расцветавшие радугой на девичьей постели, рассеивались в темноте комнаты и исчезали как горстка пепла от мечты.

Бихтер села на низкую банкетку рядом с кроватью, положила локоть на колено и задумалась, подперев рукой голову. Она перечисляла про себя плохие стороны брака, возникшие из мелочей, которые будут давить на неё, пыталась найти причины, которые сделают ситуацию больше похожей на бедствие после того, как она сказала правду и решила, что несчастна.

Прежде всего она думала об этом доме. Это был её дом. Она была единственной владелицей огромного особняка, великолепие которого она когда-то ощутила, проходя мимо его окон. Но она чувствовала изъян в своём праве собственности. Существовал изъян, который всегда ощущался, но невозможно было понять его суть, мешавший дому полностью принадлежать ей. Она понимала, что в невидимых уголках дома, в неизменном расположении вещей, в нелюбви к ней слуг, во всех жителях женской части дома были намёки на возникновение отчуждения, даже враждебности по отношению к ней. Душа дома, казалось, убегает от неё. Нечто схожее с тем, что мешало ей отдать себя мужу, помещало холод фальшивого поцелуя между её сердцем и этим домом.

Постепенно она укрепила право быть хозяйкой дома. Теперь в её руках находились все ключи. Она сама проверяла постельное бельё, кладовую и всё, что хранилось в доме. У неё было ревностное отношение к этому, не позволявшее вмешиваться помощнику. Однако среди ключей, звеневших на тонкой цепочке у неё на поясе, не хватало ключа от души дома.

Ей надоело звание мачехи. В течение года она жила в постоянной борьбе за любовь Нихаль. Она любила Нихаль, но была уверена, что эта девочка никогда не сможет полностью полюбить её. Она знала, что как только Нихаль один раз проанализирует свои чувства и поймёт, что любовь к ней является насильной и что женщина, которую она любит, не более чем мачеха, которую не нужно любить, здание искренности, воздвигнутое с таким усердием, внезапно рухнет и на его месте откроется бездна, которую невозможно снова заполнить; да, лишь минутное событие может быть причиной разрушения чего-то между ними. По этой причине два сердца были обречены стать друг другу врагами. Пока не стали, может быть, ещё не собирались стать, но однажды обязательно станут.

Уже некоторое время у Нихаль было стремление положить конец дружбе, тайное желание выйти из мирного состояния, несомненно, тяготившего её, и найти причину для открытой войны. Бихтер испугалась, что сегодня может оказаться последним днём их дружбы. С утра до вечера Нихаль не сказала ей ни слова. Если бы она на минуту потеряла хладнокровие, с завтрашнего дня началась бы адская жизнь и нужно было бы воевать с ребёнком. Чтобы не допустить этого, она была вынуждена сдерживаться, самоотверженно скрывать все горести тайной войны. Её самоотверженность не будет замечена, вокруг не будет никого, кто это оценит.

Напротив, она будет в ответе за несправедливую раздражительность и беспричинные слёзы Нихаль, все будут, скривив губы, враждебно смотреть на неё, у Шакире Ханым