Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II - Мария Павловна Романова

В ожидании Леннарта мы с Левенхауптом говорили о нем. С самого детства Леннарт дружил с детьми Левенхаупта, и граф очень привязался к нему. Он говорил со мной свободно и больше рассказал мне о детстве Леннарта, чем мне удалось узнать от других за много лет. Мне было горько, потому что пришлось узнавать о сыне от постороннего человека. И приятно, что он рос в окружении друзей.

Наконец появился и сам Леннарт. За те три года, что мы не виделись, он вырос, стал молодым человеком; вместе с приливом радости я поняла, что настал миг, которого я ждала с таким нетерпением. Кроме того, оказалось, что мне не нужно бояться разочарования. Еще три года – и мы сможем встречаться совершенно свободно. К моему большому удивлению и еще большей радости, я узнала, что и Леннарт точно так же с нетерпением ждет этого времени.

Несмотря на долгие разлуки, несмотря на многочисленные неблагоприятные обстоятельства, он каким-то загадочным образом тянулся ко мне. Инстинктивное чувство, которое он питал ко мне, напомнило мне о моем собственном прошлом; такое же чувство я испытывала к отцу после его второго брака и ссылки в Париж. Что бы ни говорили окружающие, какое бы влияние на меня ни оказывали, я не переставала его любить; чем дольше мы находились в разлуке, тем дороже он для меня становился.

Я часто невольно смотрела на Леннарта с изумлением. Неужели этот большой мальчик, этот молодой человек – мое дитя? Он же воспринимал меня как нечто само собой разумеющееся. В тот раз нам без труда и быстро удалось наладить отношения, как будто мы всегда были вместе; что еще приятнее, он относился ко мне не как к матери, а как к другу, почти ровеснице. Правда, я была моложе тех, кто обычно его окружал; очевидно, он нашел меня более моложавой, чем ожидал. Когда мы вместе выходили, Леннарт внимательно наблюдал за реакцией окружавших нас людей; он радовался моим парижским нарядам, которые выглядели особенно ярко на довольно убогих и унылых брюссельских улицах.

Я внимательно разглядывала его. В нем угадывалась большая неопытность и наивность его возраста, усиленные ограничениями, свойственными его воспитанию. Вместе с тем он испытывал склонность к независимости, очевидно появившуюся в его одиноком детстве. Он вел себя непосредственно и радостно, в то же время не забывая о правилах, в которых его вырастили. Настоящий шведский принц!

Я гадала, каким будет его жизнь в наш современный век, когда никто, и меньше всего сам принц, не знает, когда ему придется столкнуться с действительностью в самых тяжелых ее проявлениях. В то время Леннарт был не больше готов к реальной жизни, чем когда-то я. Много лет я горевала из-за того, что его душу и разум формируют другие и что я не могу ничем помочь ему в его развитии, но теперь впервые я поняла, что, учитывая обстоятельства, даже лучше, что я осталась за пределами его ближнего круга. Позже мой опыт способен по-настоящему ему пригодиться; опираясь на него, он станет более уверенным в себе… Возможно, мне все же позволят внести свой вклад в его счастье.

Теперь, когда он стал молодым человеком и хозяином своих поступков, простое ощущение, что мы свободно можем ездить друг к другу, когда и как пожелаем, служило утешением. Для меня было очень важно в 1932 году приехать в Лондон на его свадьбу, познакомиться с его привлекательной молодой невестой-простолюдинкой, хотя меня несколько огорчила его чрезмерная независимость, из-за которой он отказался венчаться в церкви.

В Брюсселе у меня появилась возможность встретиться с королевой Елизаветой и королем Альбертом. По прибытии я написала королеве записку с просьбой принять меня, и она пригласила нас с Леннартом к ужину. Я давно относилась к ней с восхищением; она полностью соответствовала моим понятиям о том, какой должна быть настоящая королева. Все, что она делала, вызывало у меня восторг. Она сама устраивала свою жизнь, невзирая на свое положение. Что еще реже встречается в наших кругах, она преобразила свое положение в соответствии со своими идеалами, общими идеалами человека и королевы. Издали я преклонялась перед ее скромностью и отличным вкусом, который она демонстрировала при любых обстоятельствах. Вместе с тем при всей серьезности ее интересов мне нравилась ее человечность. Приятно было смотреть на ее улыбающиеся портреты и на ее превосходно сшитые платья.

К сожалению, мой визит во дворец был слишком коротким, и мы с королевой не успели познакомиться как следует. До и после ужина мы довольно скованно сидели на диване и говорили о вещах пусть и не совершенно скучных, но о таких, которые не могли считаться особенно важными ни для нее, ни для меня. Друг с другом мы вели себя куда стеснительнее, чем с людьми посторонними.

В тот раз, возвращаясь в Париж, я думала о Леннарте без тревог.

Часть вторая

Ложный рассвет

Глава XIV

Рождение «Китмира»

В 1921 году окончился первый, до некоторой степени романтический, период нашего изгнания, и интерес, который мы привлекали к себе вначале, начал увядать. Нас, русских беженцев, стало слишком много, и нас начали воспринимать как данность. Хотя сами мы того не сознавали, жизнь предъявляла свои права.

Мой брат, который следом за нами переехал в Париж из Лондона, вначале обосновался в маленькой двухкомнатной квартирке недалеко от моей. Он вынужден был искать работу, ибо его средства подходили к концу. В денежных делах он столкнулся с теми же трудностями, что и я. Он тоже не жалел денег на благотворительность; его тоже эксплуатировали и убеждали инвестировать в безнадежные предприятия. Но то, что происходило с ним, я всегда принимала ближе к сердцу, чем мой собственный неприятный опыт, и я так волновалась за него, что он начал скрывать от меня свое подлинное финансовое положение. В первые годы в Париже мы с ним виделись нечасто. Наши интересы в то время очень различались, и он держался в стороне еще и потому, что ему не нравилось наше окружение. Если мне хотелось его повидать, по утрам я шла к нему пешком, и мы вместе завтракали. Нет, мы не стали чужими; мы понимали друг друга лучше, чем кто бы то ни было; и именно потому, что наше взаимопонимание было настолько идеальным, мы избегали заговаривать на определенные темы, особенно на те, которые мы принимали ближе всего к сердцу