Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II - Мария Павловна Романова

Шанель махнула рукой, в которой по-прежнему сжимала куски вышивки, давая понять, что беседа окончена. Мадам Батай скрылась за дверью.

– Мадемуазель Шанель, – услышала я неожиданно для себя свой голос, – если я сделаю вышивку на этой блузке дешевле на 150 франков, вы отдадите заказ мне? – Я не знала тогда и не представляю сейчас, что подтолкнуло меня сделать такое предложение.

Шанель круто развернулась ко мне.

– Ну конечно, – сказала она, – но вышивка на блузке сделана на машинке! Вы умеете вышивать на машинке?

– Совсем не умею, – призналась я. Шанель была озадачена. – Но, раз можно вышивать на машинке, я куплю такую машинку и научусь на ней работать, – быстро добавила я.

– Что ж, попробовать всегда можно, – с сомнением проговорила мадемуазель Шанель.

Меньше чем через три месяца я принесла ей блузку, вышитую на машинке, и назначила цену в 450 франков. Более того, я была готова принимать дальнейшие и регулярные заказы. Мне повезло, что такие блузки по-прежнему были в моде. Рассказ о том, как все получилось, достоин того, чтобы передать его в подробностях.

В тот день, выйдя от Шанель после нашего разговора, я словно летела по воздуху. Мысль, которая так неожиданно пришла мне в голову, подействовала на меня, как бокал шампанского. Меня настолько захватило вдохновение, что я словно опьянела. Почему я раньше об этом не подумала? Ведь вышивание – почти единственное, что я умею делать! Меня этому учили; я воспользуюсь навыками, приобретенными много лет назад в Стокгольмской школе искусств. Я выбежала на улицу, поймала такси и поехала в компанию «Зингер», где производили швейные машины. По пути я восстанавливала в памяти принципы композиции применительно к текстильным изделиям. Я живо вспоминала свою учебу; кончики пальцев словно гладили плотную бумагу для рисования; я слышала тихое поскрипывание угольного карандаша. Пальцам не терпелось приобщиться к работе. Мне казалось, что вот-вот ко мне вернутся давно забытые муки и радости творчества.

Но, попав в «Зингер», я столкнулась с разочарованием: у них не было машинки, которая делала бы требуемые стежки. Мне пришлось искать ее в других местах. Так или иначе, было уже поздно делать что-то в тот же день, и я вынуждена была вернуться домой, где для того, чтобы помочь своим замыслам, мне оставалось лишь изучать телефонный справочник и выписывать адреса фабрик, где производили вышивальные машины. Успеха я добилась не сразу, а нужное место нашла лишь через несколько дней благодаря знаменитому торговому справочнику «Боттэн». Я сразу же помчалась туда. Нужная мне фабрика находилась в тесном переулке, в одном из беднейших округов Парижа. Там, к моей радости, мне показали множество вышивальных машин – от простейших, которые отвечали моим требованиям, до самых усовершенствованных и сложных. Еще до приезда туда я решила, что буду работать по-американски, то есть начну с самых низов. Чтобы понять, чего требовать от моих будущих служащих, я считала себя обязанной подробно изучить машину, которую намеревалась купить, и научиться на ней работать. Управляющий сообщил, что всем, кто покупает машину, полагается курс обучения при фабрике. Я тут же купила машину и договорилась насчет уроков. Я записалась под вымышленным именем и на следующее утро приехала на урок в старом платье и новеньком фартуке, предварительно сняв все украшения, которые я обычно носила. Управляющий повел меня в мастерскую и поручил заботам начальницы цеха, плотной блондинки в фартуке, покрытом масляными пятнами. Она презрительно оглядела меня, не говоря ни слова. За машинками работали примерно двадцать девушек; все они на какое-то время перестали работать и посмотрели на меня. Мне выделили место, и начальница цеха нехотя и косноязычно объяснила, что мне нужно делать. Главная трудность для начинающих заключалась в том, что нужно было выполнять узор маленьким крючком, который в вышивальной машине занимает место иглы. Крючок приводился в действие рукояткой под машинным столом; ею нужно было управлять правой рукой, а левой удерживать работу на месте. Мне дали лист бумаги с карандашным узором, чтобы я упражняла руку и глаз. Это было похоже на то, как учишься водить машину; приходилось думать о нескольких вещах одновременно. Как только появлялась сноровка, все становилось легко, но вначале маленький крючок не желал повторять узор. У меня ушло довольно много времени на то, чтобы крючок шел как надо.

Я упражнялась много дней, согнувшись над машиной и надавливая ногами на педаль, так как мотора не было. В цеху без окон было очень мало света, пахло пылью и машинным маслом. Девушки, почуяв во мне дилетантку со стороны, хотя они и не подозревали, кто я такая, отнеслись ко мне враждебно. Когда я справилась с предварительной подготовкой и мне выдали куски материи и нити, начальница цеха упорно не подходила ко мне, чтобы оценить мою работу или дать мне совет, если он был мне нужен. Приходилось доставать работу из машины, то есть обрезать нить, и нести кусок к ее месту; кроме того, она постоянно роняла мой образец на пол, чтобы я его поднимала. Позже, когда я начала покупать одну машину за другой, в мастерской наконец поняли, кто я такая, и мы с работницами не раз смеялись над их прежним отношением ко мне.

Вечерами мой муж и его родители обсуждали будущее устройство вышивальной мастерской; вначале она, конечно, должна была быть совсем небольшой. Свекровь вызвалась мне помогать. Придумали и название нового предприятия; мы решили назвать его «Китмир», в честь легендарного пса из иранской мифологии. Еще одна встреча с этим именем была довольно любопытной. Тогда мы дружили с Г.П. Бахметевым, бывшим до революции послом России в Вашингтоне, и его женой, урожденной американкой. Два старика жили в уютном доме на улице Университе, на левом берегу Сены. Бахметев был человеком старой школы и отказывался идти на компромиссы с новым миром. Его верность прежним традициям поднималась до высот религии. Перед отъездом из Вашингтона Бахметев упаковал в чемоданы официальные портреты своих правителей, которые прежде украшали стены посольства, и увез их с собой. Он боялся, что к ним отнесутся без должного почтения, если оставит их. Конечно, портреты нельзя было считать произведениями искусства; тем не менее они висели на стенах его парижской гостиной, откуда сурово взирали на всех из своих резных позолоченных рам.

Мадам Бахметева разделяла все убеждения мужа; они так долго жили вместе, что стали похожи даже внешне. В Париже супруга бывшего посла старалась помочь изгнанникам. Вместо детей, которых у нее не было, мадам Бахметева изливала свою любовь на животных, которых у них было много. Среди них было