Последний, кого ты любила - ЛДжей Эванс

возвращаться туда было бы сущим адом. Потому что, что бы ни случилось с расследованием, всегда будут те, кто встанет на его сторону, и я просто не могла бы слушать их дерьмо день за днём. Но это не то, что окончательно подтолкнуло меня к увольнению. Когда я приехала сюда, папа даже не вспомнил, что я говорила ему, что приеду, хотя прошло всего несколько часов. А его счета остались неоплаченными, хотя он уверял, что всё сделал. Я должна быть рядом с ним. Он всегда был рядом со мной.

Первой мыслью у меня было не то, как тяжело ей сейчас, а то, что это значит для меня.

Ещё одна потеря. Ещё один человек, которого не будет рядом.

Я не была уверена, сколько ещё таких ударов смогу выдержать, прежде чем рухну окончательно. Но я знала, что для Салли это правильное решение. Они с отцом всегда были командой. И если он нуждался в ней, она не захотела бы быть где-то ещё.

И я поняла, что она права насчёт больницы.

Даже если каким-то чудом всё решится в мою пользу, мой отчёт в опеку окажется правдивым, и меня возьмут обратно, там всегда будут люди, которые не поверят мне. Которые будут просто злы на меня за то, что я «разрушила» чью-то семью и карьеру.

— Мне так жаль, Сал. Из-за всего. Больницы. Твоего отца. Всего.

— Я уже отправила заявку в больницу неподалёку. Медсёстры по-прежнему в большом спросе, так что, думаю, у меня хорошие шансы. Конечно, снова начинать с нуля — отстой, но оно того стоит, чтобы быть рядом с папой. У меня только одно сожаление.

— Какое?

— Ты. Я не хочу, чтобы ты думала, что я тебя бросаю.

Я сглотнула, чувствуя, как скручивает живот.

— Я бы никогда так не подумала, — сказала я, хотя на самом деле подумала.

— Мы друзья на всю жизнь, МакКенна. Новая работа, новый город, даже новый штат — ничто не помешает мне быть рядом, если ты вдруг меня потребуешь.

Мои глаза снова наполнились слезами — уже в который раз за последние два дня.

Мы попрощались, и я прижала подушку к груди, задаваясь вопросом, почему жизнь должна так чертовски сильно ранить.

♫ ♫ ♫

Мой урчащий желудок вытащил меня из постели и загнал в душ на следующее утро. Если бы я вчера зашла в магазин или если бы в холодильнике или шкафах нашёлся хотя бы кусок хлеба, я бы запросто просидела дома весь день. Но я знала — если останусь здесь до девяти, Ева непременно заставит меня завтракать с ними, а я не была уверена, что выдержу ещё одно утро с Хатли и тем, что мне уже не подвластно. Вместо этого я решила потратиться и выделить немного из своих скромных сбережений на завтрак в кафе Тилли.

Ночной шторм оставил после себя лёгкую пыльцу снега, которая уже таяла, когда я вышла из квартиры. Небо было чистым, а воздух пах сеном, дождём и воспоминаниями юности, пока я обходила лужи на пути к своей арендованной машине. Мне захотелось открыть двери конюшни и проверить, стоит ли в стойле та самая яблочно-серая лошадь, на которой я когда-то ездила. Захотелось снова поскакать в ту самую лощину, что когда-то стала нашим с Мэддоксом местом.

Но вместо этого я просто проехала через ворота, аккуратно убрав в кошелёк карточку, которую мне дала Ева, чтобы я могла вернуться обратно. Дороги были мокрыми от тающего снега, но при свете дня уже не казались такими пугающими, как ночью.

На улице перед кафе Тилли не осталось ни одного свободного места для парковки, и тут до меня дошло — сегодня же воскресенье, вот почему здесь так оживлённо. Само здание из красного кирпича было длинным и узким, с вековыми окнами из свинцового стекла и вывеской с ярко-золотыми буквами. Под названием кафе красовалась надпись: Сапоги, шляпы и собаки приветствуются.

Кафе оставалось в семье Тилли уже несколько поколений, как и многие другие заведения в этом городке. Когда я росла, мама периодически работала здесь. Каждый раз, когда она становилась трезвой, Тилли давала ей ещё один шанс. Больше трёх. Больше, чем кто-либо другой дал бы по справедливости. Когда у мамы была работа, у меня всегда был полный желудок, потому что Тилли подкармливала меня, пока я сидела в задней будке, дожидаясь маму.

Дверной колокольчик звякнул, когда я вошла внутрь. Несколько голов повернулось в мою сторону, но большинство посетителей были слишком поглощены разговорами, чтобы обращать внимание на случайного туриста. Узкий зал позволял разместить только один ряд кожаных кабинок вдоль стены, а напротив стояла чёрная лакированная стойка с барными стульями, обитыми коровьей шкурой. Целую стену занимало антикварное зеркало с золотыми узорами по краям — напоминание о тех временах, когда это место было старым салуном, конкурировавшим с МакФлэнниганом.

Рядом с дверью висела выцветшая табличка: Если есть свободное место — занимайте, и выглядела она так же, как и десять лет назад. Я осмотрела зал в поисках хоть одного пустого столика, но такого не оказалось. Чем дольше я стояла на месте, тем тише становилось в кафе. Я сглотнула, чувствуя, как на меня устремляется всё больше взглядов. Но был среди них один, который сковал меня до самых костей, пробежав по телу разрядами осознания через весь зал и десятки чужих тел.

Мэддокс нахмурился, сидя на табурете в конце зала.

Под его глазами залегли тени, такие же, как у меня, и он казался ещё бледнее, чем накануне. На нём была форма шерифа, подчёркивающая его широкие плечи, мускулистую грудь и узкие бёдра. Тёмно-карамельные волосы были влажными, кончики завивались у ушей, и этот вид сразу навёл меня на греховные мысли о нём в душе. Он был так красив, что у меня перехватило дыхание, а тело заныло в местах, которые я уже считала мёртвыми. Этот взгляд напомнил мне, как идеально мы подходили друг другу, как сливались в одно целое.

Мы не знали, что делаем, когда впервые занялись любовью, едва совпадая пазами и выступами. Но постепенно, шаг за шагом, изучили тела друг друга — нежно и терпеливо. Он сделал так, что мне не было стыдно исследовать его и позволять ему делать то же самое — губами, пальцами, выискивая, что заставляет нас обоих стонать и задыхаться.

Керри никогда не уделял столько времени тому, чтобы узнать моё тело. Он был умелым, но не слишком заботливым. Мы находили разрядку, а потом расходились по