Смерть Ахиллеса - Борис Акунин

Под визгливый женский хохот коллежскогоасессора за ноги проволокли по полу за стойку, потом каким-то темным коридором.Скрипнула дверца погреба, и в следующий миг Эраст Петрович ухнул в кромешнуютьму. Кое-как подобрался, но все равно ударился боком и плечом.

— Держи клюшки свои, горбушка! —крикнули сверху со смехом. — Погуляй там, милостыньку пособирай!

На Фандорина один за другим упали оба егокоротких костылька. Тусклый квадрат наверху с треском исчез, и Эраст Петровичзакрыл глаза, потому что все равно ничего не было видно.

Изогнув кисть, он пощупал пальцами путы,стягивавшие запястья. Ерунда — обычная веревка. Нужна мало-мальски твердая,желательно ребристая поверхность и некоторое количество терпения. Что это тамтакое? А, лесенка, о которую он только что ударился. Фандорин повернулся клесенке спиной и принялся быстро, ритмично тереть веревку о деревянный стояк.Возни было, пожалуй, минут на тридцать.

И Эраст Петрович стал считать до тысячивосьмисот — не для того, чтобы скоротать время, а чтобы не думать о страшном.Но отсчет не мешал черным мыслям вонзаться иглами в бедное сердце коллежскогоасессора.

Что же вы натворили, господин Фандорин! Нетвам прощения и теперь уже не будет никогда.

Как можно было притащить в этот зверинецсвоего старого учителя! Добрейший Ксаверий Феофилактович поверил своемумолодому другу, обрадовался, что еще может послужить на пользу отечества, а вонкак все вышло. И не судьба виновата, не злой рок, а неосторожность инекомпетентность того, кому отставной пристав доверял, как самому себе. Ждали,ждали хитровские шакалы Фандорина. Точнее, того, кто придет с «китаезой». Наверную казнь вел близких людей бездарный сыщик Фандорин. А ведь предупреждалГрушин, что у Миши Маленького вся полиция куплена. Проболтался кому-то из своихлюдей несимпатичный Хуртинский, а тот послал весточку на Хитровку. Куда какпросто. Потом, конечно, выяснится, что у них там в секретном отделении за иудатакой, но ведь Масу с Грушиным не вернешь. Непростительная оплошность! Нет, неоплошность, преступление.

Эраст Петрович застонал от нестерпимойдушевной муки, заработал руками еще быстрей, и веревка раньше ожидаемого вдругпоползла, ослабла. Но не обрадовался коллежский асессор, а только закрылосвободившимися ладонями лицо и заплакал. Ах, Маса, Маса…

Четыре года назад, в Иокогаме, спас Фандорин,второй секретарь российского посольства, жизнь пареньку-якудза. С тех порМасахиро стал верным — да что там — единственным другом и не раз спасал жизньпадкому на приключения дипломату, однако по-прежнему числил себя в неоплатномдолгу. Ради чего, господин Фандорин, притащили вы сюда, за тридевять земель, вчужой мир, хорошего японского человека? Чтобы он нелепо, по вашей же вине,погиб от подлого удара душегуба?

Горько, невыразимо горько было ЭрастуПетровичу, и если не разбил он себе голову о склизкую стену подвала, то лишьблагодаря предвкушению мести. Ох, как безжалостно отомстит он убийцам! КсавериюФеофилактовичу как христианину это, может, и все равно, а вот японская душаМасы в ожидании следующего рождения наверняка возрадуется.

За собственную жизнь Фандорин больше неопасался. Был у Миши Маленького хороший шанс прикончить коллежского асессора —там, наверху, когда тот лежал на полу оглушенный, связанный и безоружный. Атеперь извините, ваше бандитское величество. Как говорят игроки, карта легла нев вашу масть.

Медный крест на цепи и чудные звездчатыевериги по-прежнему висели у бывшего горбуна на шее. Да эти болваны еще иподарок преподнесли — клюшки в погреб швырнули. А это означало, что враспоряжении Эраста Петровича был целый японский арсенал.

Он снял с шеи вериги и разъял их на звезды.Пощупал краешки — отточены, как бритва. Звезды назывались сяринкенами, и умениеметать их без промаха входило в самую первую ступень подготовки ниндзя. Всерьезном деле кончики еще и отравой смазывают, но Фандорин рассудил, что ладнобудет и без яда. Теперь оставалось собрать нунтяку — оружие пострашнее любойсабли.

Эраст Петрович снял с себя крест на цепочке.Сам крест отложил в сторону, а цепочку разомкнул и приладил к ней своикостыльки — к одному концу и к другому. Оказалось, что на деревяшках для этойцели имеются специальные крючочки. Молодой человек, не вставая с земли,высвистел нунтякой над головой молниеносную восьмерку и остался вполнеудовлетворен. Угощение готово, дело за гостями.

Нащупывая в темноте перекладины, поднялся полесенке. Уперся головой в люк — заперто с той стороны. Что ж, подождем. Овес клошади не ходит.

Он спрыгнул вниз, опустился на четвереньки,зашарил руками по полу. Через минуту наткнулся на какой-то раскисший рогожныйкуль, от которого невыносимо несло плесенью. Ничего, не до нежностей.

Эраст Петрович откинулся головой наимпровизированную подушку. Было очень тихо, только шныряли во тьме юркиезверьки — наверное, мыши, а может, и крысы. Ох, скорей бы, подумал Фандорин исам не заметил, как провалился в сон — минувшей-то ночью поспать не довелось.

Проснулся от скрежета открываемой дверцы исразу вспомнил, где находится и почему. Неясно только было, сколько прошловремени.

По лесенке, покачиваясь, спускался человек вподдевке и юфтевых сапогах. В руке он держал свечу. Эраст Петрович узнал одногоиз Мишиных «деловых». Следом в люк влезли знакомые хромовые сапожки ссеребряными оковками.

Всего гостей было пятеро — сам Миша Маленькийи четверо давешних. Для полного удовольствия не хватало только Абдула, отчегоФандорин немного расстроился и даже вздохнул.

— Вот-вот, легаш, повздыхай, —оскалился жемчужной улыбкой Миша. — Щас ты у меня так заорешь, что крысыпо щелям упрячутся. С дохлятиной обжимаешься? Энто правильно. Скоро сам такойбудешь.

Фандорин посмотрел на куль, служивший емуподушкой, и в ужасе сел. С пола на него пялился проваленными глазницами давний,разложившийся труп. «Деловые» заржали. У каждого кроме Миши Маленького в рукебыло по свечке, а один еще и держал какие-то клещи или щипцы.

— Нешто не пондравился? — глумливопоинтересовался недомерок. — О прошлую осень шпичка поймали, тоже сМясницкой. Знакомый ай нет? — Снова хохот, а мишин голос стал ласковым,тягучим. — Долго мучился, сердешный. Как стали мы ему кишки из брюхатянуть, и мамочку, и тятеньку вспомнил.