Потерявшиеся в мирах - Валентина Ульянова

— Господи!.. Вонми молению моему, яко смирихся зело, избави мя от гонящих мя, яко укрепишася паче мене. Изведи из темницы душу мою, исповедатися имени Твоему! Скоро услыши мя, Господи, исчезе дух мой, не отврати лица Твоего от мене, и уподоблюся низходящим в ров. Слышану сотвори мне заутра милость Твою, яко на Тя уповах… Изми мя от враг моих, Господи, к Тебе прибегох!

И, странно, хотя его окружала всё та же тьма, она стала как будто светлее, не враждебной, а мягкой и утешающей, — словно кто-то ответил ему на его молитву и беззвучно, но явно его известил, что молитва его услышана, раскаяние принято, и помощь придёт. Сергей вздохнул успокоенно и облегченно и медленно поднялся с колен. Только теперь он узнал, что такое подлинная молитва, узнал, как близко подходит Бог к тому, кто кается от души, — и прошептал от избытка счастья:

— Слава Богу!

Всего какой-нибудь час назад не было на свете существа несчастнее его, — а теперь, — вот, он сидит всё в той же яме, и тихо улыбается в темноте, — совсем другой человек… Он ещё удивлялся этой поразительной перемене в самом себе, когда наверху послышались голоса, и красноватый свет осветил верхнюю часть колодца.

— Господин, зачем мы идём сюда, в это страшное место? — услышал Сергей юношеский ломающийся голос.

— Мне вдруг сделалось так тревожно, дитя моё… — ответил ему другой, старчески-глухой, — отчего-то мне вдруг показалось, что я чем-то могу помочь моей Зелерине, если не буду медлить… Что-то торопит, подгоняет меня… Вспомнился мне отчего-то мой брат-бунтовщик, которого я велел уморить в этом колодце, хотя он так просил помиловать его… И потом, после этого начались все мои беды! Я был жесток, и судьба стала жестока ко мне. О, как отомщён мой брат! Сейчас я подумал: может быть, если я попрошу прощения у духа его — здесь, где он умер, — может быть, и судьба смилуется надо мной?! Брат, прости меня! О, как я раскаиваюсь!

И тут Сергей сделал то, что едва не погубило и князя и его самого. Как раз в тот момент, когда старик, облокотясь о каменный борт колодца, наклонился над его затхлым тёмным зевом, оттуда донёсся тихий, но усиленный эхом, и оттого невыразимо страшный шёпот:

— Бог простит!

Старый князь задрожал, как лист, но устоял на ногах и спросил рвущимся голосом:

— А ты… ты, брате… простишь меня?!

Сергей, наконец, осознал, какое впечатление произвел на князя порыв его сострадания, и он торопливо успокоил бедного старца:

— Простите меня, господин! Я вовсе не брат ваш, моё имя Сергей, и меня бросили сюда сегодня ночью! И больше здесь нет никого! Помогите мне!

— Кто бы ты ни был, пусть даже преступник, — медленно произнёс Мелхидор, — я помогу тебе и выслушаю тебя. И судить буду милостиво. Ибо сердце мне говорит, что за ночью гнева для нас наступает день милосердия, день прощения старых долгов! Мальчик! Подай вон ту верёвочную лестницу!..

Эш, сверкая алмазом на рогатом колпаке, грозно смотрел со своего возвышения на толпу.

— Боги прогневались! — выкрикнул он. — Кто-то из вас, — он резко выбросил руку впёрёд, — скрывает преступников! Тех, кто оскорбил богов! Неисчислимые несчастья падут на головы всех, если злодеи не будут сейчас же найдены и наказаны!..

Горкун прошептал, обернувшись к Асе и Глебу:

— Оставайтесь здесь. В моём доме крепкие запоры. А я… мне надо выйти… — и убежал, словно боясь вопросов.

«Преступники» проводили его удивлёнными взглядами и оба вздохнули.

— Он что-то задумал, — догадался Глеб и снова приник к окну.

Ася подумала — и отступила немного в глубь узенькой комнатушки. Потом взяла в руки рюкзак…

— Все ваши прошлые беды покажутся вам ничем по сравнению с тем, что ожидает вас, если вы не исполните волю богов! — гремел над площадью голос Эша. — Гнев неназываемых будет ужасен, если три чужака немедленно не предстанут перед аркой богов!

— А почему же боги сами их не найдут?! Может быть, им и не нужны чужаки?! — раздался вдруг из толпы дерзкий вопрос, и двое в тёмной каморке, узнав голос Горкуна, поразились безумной отваге купца.

— Ещё один лиходей?! — взвился было колдун, но вдруг передумал и объявил: — Кто сомневается, что боги могут наказать наглецов?! Они могут их поразить молниеносно и неотразимо! Но они хотят, чтобы все знали о том, что грозит отступникам веры! А чтобы никто не смел усомниться в полном могуществе их, я призову Укубу — и она сама укажет преступников! — и он, обернувшись к арке, громким речитативом стал выкрикивать непонятные заклинания.

Народ на площади пришёл в смятение, ожидая страшного явления. Кто-то стал проталкиваться поближе к арке, кто-то, наоборот, устремился прочь.

— А в чём их вина?! Что они сделали?! Кто доказал, что они виновны?! — среди восклицаний ужаса, недоумения и испуга, слышались отчаянные вопросы купца, но никто не слушал его.

Зеленоватый шар между двумя колоннами начал светиться. Толпа затихла, словно скованная холодом страшного ожидания.

— Ася, нам надо прятаться! — воскликнул Глеб, убедившись, что и эти «пришельцы» совершенно единодушны с колдуном. — Укуба сейчас появится!

Однако никто не ответил ему.

— Ася! — обернулся он.

В каморке, кроме него, не было никого. Девочка исчезла. Глеб высунулся в окно, думая увидеть Асю внизу, — и оцепенел от неожиданности.

Ася, в своём светлом платье, с непокрытыми белокурыми волосами, пробиралась среди чёрных фигур горожан прямо в лапы Эшу. Собственно, она уже подошла к арке богов, и теперь огибала её, а колдун не видел её лишь потому, что впился глазами в шар. Вот слабое свечение вышло из шара, и в ответ вся площадь упала ниц. Онемев, Глеб смотрел, как тоненькая девичья фигурка, видимая теперь отовсюду, взбежала по ступенькам на каменное возвышение и взмахнула рукой, сжимавшей какой-то блестящий предмет.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — серебряным всплеском взметнулся над площадью звонкий девичий голос.

Серебряные брызги воды взлетели в воздух — сверху вниз, слева направо, — и упали на шар, на рогатые колонны, на древний камень помоста… Вся площадь вздохнула, как один человек. И сейчас же метнулся и исчез потусторонний свет, и лопнул хрустальный шар, и порвались железные цепи, и, треснув, на десятки мелких камней рассыпались колонны…

Среди полной ошеломлённой тишины на помосте теперь возвышались только стройная светловолосая девочка в светло-синем платье да остолбеневший колдун.

— Дева сильнее Укубы! — разнёсся над площадью потрясённый голос верного Горкуна.

— Хватайте её!!! — опомнился Эш, — Она — преступница!

Однако никто не двинулся с места, как, впрочем, и он сам. Ася, вытянувшись, как струна, стояла на краю возвышения и прижимала к груди фляжку с крещенской водой.

— Дева сильнее Укубы! — окрепшим голосом снова гаркнул Горкун. — Нельзя её обижать!