Грань дозволенного - Василий Михайлович Подкованный

– Да так, воздухом подышать, – коротко бросил я.

Я дошёл до ближайшей парикмахерской, приведя себя в порядок. Следующей моей целью был магазин, и уже оттуда я направился к всепогодному метро.

Жертв трагедии хоронили на выделенной земле одного из кладбищ, в ближнем Подмосковье. Выйдя из автобуса, я сразу увидел кладбищенскую ограду и витую, кованую арку входа. Туда я и направился.

Бредя между могил и покосившихся крестов, я очень скоро отыскал нужный мне участок. Взглядом цепляясь за фамилии, я безучастно шёл мимо, пока не остановился. Передо мной стоял самый обыкновенный деревянный крест, немного покосившийся из-за осевшей земли.

– Непорядок, – тихо сказал я, поправляя крест.

В пьянящем свежем воздухе пряно пахло набухшей землей, прошлогодней травой и опавшей листвой.

– Вот я пришёл, Коля, – Горло сжало хваткой спазма. Я приложился к бутылке, присев на оградку. – Извини, что так долго…

– Вот кое-что тебе принёс, как обещал, – Рука дрожала, и всё никак не могла развязать узел. Чертыхнувшись, я попросту разорвал пакет, а затем поставил на столик освежитель для воздуха и рулон туалетной бумаги. – Я же обещал, придурок ты эдакий…

Горло жгло от водки, которую я пил большими глотками. В голубом небе, купаясь в лучах солнца, носились птицы.

– Ну надо же такое было придумать, а? – Я закурил, вдыхая клубы дыма. – Туалетной бумагой лицо обмотать…

– Большой ты, Коля, выдумщик был, – Мой голос задрожал. – И другом отличным… Моим другом…

Жёстко утерев глаза рукавом, я глубоко затянулся, выпуская клубы никотинового дыма в иссиня-голубое апрельское небо.

Так я и сидел на могильной ограде, по-стариковски сгорбившись. Тёплый, налетающий ветер трепал мои волосы, а солнце, сияя в бездонной вышине, грело меня своим светом. Безрадостными, суровыми глазами я смотрел на могильный холм, под которым лежал близкий мне человек.

Всё моё нутро словно сжали – внутри себя я ощутил щемящую пустоту, образовавшуюся в том месте, где был мой друг. Я рванул душивший меня воротник, упал на колени. Из моего горла вырвался болезненный стон, переходящий в отчаянный крик, полный безысходности рёв. Казалось, он рвался из глубины моей выжженной пожаром души, разносясь над кладбищем и теряясь в голубом небе. Я повалился, уткнувшись лицом в землю, и всё бил, бил сжатыми кулаками по свежей могильной земле и кричал, пока не охрип.

Меня трясло от беззвучных рыданий, крупные слёзы катились по моим щекам, перемешиваясь с землёй.

Наконец, я встал. Утерев лицо, я кое-как отряхнул грязь со своего пальто.

– Прости, если сможешь, – Я повернулся к могиле. – За всё плохое, что тебе сделал. Я ведь даже умереть нормально не могу…

Я махом осушил остатки водки.

– Не поминай лихом – ещё свидимся, – Развернувшись, я, нетрезво покачиваясь, зашагал к выходу.

Я шёл через кладбище, машинально читая фамилии, написанные на крестах: «Блинов А.Г.», «Семиглазова А.В.», «Простая О.Д.»…

Бредя через свеженасыпанные могильные холмы, затуманенным взглядом я увидел впереди знакомую фигуру – у креста справа стоял Ясенев. Чёрный и выцветший, как старая фотография, он смотрел на могильный крест. Рядом с ним, на оградке, сидела симпатичная девчонка лет восемнадцати с копной пшеничных волос, рассыпавшихся по плечам куртки.

Словно почувствовав, что за ним наблюдают, мужчина развернулся, увидев меня.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Привет, Григорий, – разлепляя спекшиеся губы, приветствовал он. – Ты здесь как?

– У меня тут…– Я вновь кивнул, указывая на кресты. – Вот…

– Извини, совсем забыл, – тихо произнёс он. А затем обратился к своей спутнице: – Ксюш, это Григорий Рокотов, одноклассник Стаси. Он пытался помочь ей…

Он запнулся, его лицо покривило болезненной судорогой.

– А это Ксения, подруга Стаси, – Он указал на заплаканную девушку, смотрящую на меня.

Мы кивнули друг другу.

– Я вот тут свою девочку поминаю… – Он запустил руку в растрёпанные теплым ветром, раньше времени поседевшие волосы. – Не откажи, Григорий.

Я молча шагнул к нему, принимая из его рук стопку. Крепкой, чуть подрагивающей рукой он налил мне и себе.

– За всех, – Он посмотрел на меня. Не чокаясь, мы полностью опустошили стопки…

Потом в глубоком молчании мы смотрели на могилу, в которой для одного упокоилась любимая дочь, для другой – близкая подруга, а для кого-то – лютый враг.

Каждый думал о своём в этот погожий, ясный день. Каждый жил, дышал этим пьянящим воздухом, чувствовал тепло солнца.

Жизнь продолжалась…

***

– Прошу прощения за опоздание, – переступив порог класса, сказал я. – Можно войти?

– Да, конечно же, – Молодая учительница с убранными в пучок волосами приветливо улыбнулась. – Присаживайся на любое свободное место.

Моя новая школа, по настоянию психиатров, располагалась на другом конце района. Нас старались держать подальше от пепелища старой школы, не желая бередить наши раны.

«А мне только ходить стало дальше», – невесело подумал я.

Пройдя через класс, я уселся за свободное место рядом с белокурой девчонкой, смерившей меня странным взглядом. Впрочем, как и всегда.

Уже целый месяц я ходил в другую школу, постепенно привыкая к привычному ритму жизни, потихоньку вливаясь в новый коллектив. Ну, как вливаясь – одиннадцатый класс уже привычная, сформировавшаяся ячейка общества не особо-то радушно принимает новичков. Особенно под конец учёбы, до конца которой оставалось чуть больше трёх месяцев. Поначалу, узнав о пожаре, ко мне проявляли огромный интерес, заваливая вопросами, но я всё больше отмалчивался, и очень скоро ажиотаж спал. Так что я всё чаще сидел один, что-нибудь читая или мастеря – в последнее время я приловчился вырезать из дерева фигурки. Отец подарил мне хороший охотничий нож.

Местные ко мне относились более-менее дружелюбно, но без фанатизма – в свои формировавшиеся годами компании они меня принимать не спешили. Да оно мне было и не нужно.

Целый урок я просидел, глядя на метущего школьный плац дворника, пока мой взгляд не упал на знакомую бритоголовую башку – передо мной, на соседнем ряду, сидел Чеботарёв. Руки сами собой сжались в кулаки – тревожащий призрак того прошлого, что я ненавидел и желал забыть возник передо мной. Из своего тёмного угла я наблюдал за действием иерархии класса, и сейчас до конца понял – история имеет свойство повторяться. В новой школе, да и вообще куда бы я не пошёл все повторялось, разве что в разной степени. Но допустить формирование того порочного круга событий, явным напоминанием о которых послужил пришедший в класс Чеботарёв, я не мог.

Дождавшись конца урока, я выскочил за верзилой след в след. Аккуратно добрался до спортзала, куда увалень пошёл относить отчёты. А затем зашёл в туалет при раздевалке. Я устремился вслед за ним.

Неслышно