Лют - Дженнифер Торн

приходит Хью: мой муж все утро провел в одиночестве, ломая голову, куда я ушла и вернусь ли обратно.

– В кухню вбегает Салли с бинтами и перекисью. Так, давай-ка тобой займемся, – обращается она к Марит.

– Я на минуточку, – говорю я и прошмыгиваю мимо Салли в коридор.

Если какой-то восторженной частью души я и надеялась, что муж будет ждать меня здесь, возможно, даже с извинениями, то надежды мои быстро развеялись. Хью нет ни в гостиной, ни в кабинете. Следуя за искрящимся ручейком смеха, поднимаюсь в детскую, и – вот он, Хью, стоит в дверях. За его плечом вижу Чарли и Эмму, карабкающихся по бедняжке Эйвери, точно по дворовой горке. Эйвери до сих пор обладает умопомрачительной выносливостью танцовщицы. Она умудряется держать Эмму на одной руке, одновременно выгнув спину в роли лошадки для Чарли, да еще так красиво, что выглядит все это как сценический этюд. Какая жалость, что ей не удалось сделать карьеру в хореографии.

Хью смотрит на них так же, как с порога смотрел на меня. Он уже не так напряжен, но всякий раз, как детские ножки отрываются от пола, цепенеет, словно парализованный электрошокером. Но вот маленькие ступни вновь обретают опору, и плечи Хью расслабляются. Безопасность – облегчение, опасность – страх. В какой-то степени мы чувствовали это всегда. С момента рождения наших детей нами владело ощущение надвигающейся беды. Сегодня все так же, только сильнее. Осознание этого факта почему-то успокаивает. Хью наконец оглядывается на меня.

– Прости, что ушла, – шепчу я.

Он мягко затворяет дверь в детскую. Я отхожу вглубь коридора, он медленно идет мне навстречу.

– Ты не виновата. – На столь раннем этапе ссоры это огромная уступка с его стороны. – Ты не понимаешь. Когда вырос на острове, когда своими глазами видел…

– Знаю. – Касаюсь его лица, словно хочу разгладить морщинки забот, а вместе с ними стереть всю тревогу.

Хью перехватывает мою руку, подносит к губам и целует. Я закрываю глаза.

– Клянусь, я не хотела тебя напугать, просто…

– Хотела убежать.

На этот раз в его голосе нет упрека, лишь печаль. Он-то хотел, чтобы убежали мы все. Так отчаянно рвался вытащить нас отсюда, что вчера до последнего пытался восстановить телефонную связь. Мы прижимаемся друг к другу щеками, а в следующую секунду наши губы сливаются в коротком робком поцелуе.

Суеверие пропитывает весь остров, делая атмосферу невыносимо гнетущей, превращая любое несчастье в фатальную неизбежность. Я отлично понимаю, почему Хью покинул Лют в прошлый раз, почему оказался на том океанском лайнере, на той палубе, готовый к встрече со мной. Никто в здравом уме не пожелал бы обнаружить себя загнанным в ловушку на острове в День «Д». И тем не менее все остальные никуда не уезжают, несмотря на верования. В силу верований! Каждые семь лет они переживают этот день. Что движет этими людьми? Возможно, семейный долг или традиция. Страх перед разрывом древнего договора и утратой всевозможных благ, приписываемых этому месту. А может, некий религиозный пыл, что все же менее вероятно. Не знаю. Мне не понять, но в том-то все и дело: ты в таком смятении, что просто смиряешься.

Может, причина в осознании того факта, что если они уедут, то волей-неволей возьмут на себя бремя ответственности за гибель тех, кто остался, как если бы умертвили их собственными руками. И осуждение со стороны друзей и соседей. Вечное осуждение. Если Хью испытывает похожие чувства, готов ли он признаться в этом хотя бы себе?

Он прижимает сухие губы к моему лбу.

– И?

Я не сразу понимаю вопрос. Потом беру мужа за руку, стискиваю его пальцы.

– Да. Трое. Ее друзья, – Хью кивком указывает вниз, на лестницу, – они чертовски сглупили, оставшись на острове.

Меня коробит от его тона.

– Честно говоря, они могли и не слышать предупреждения. Эта девушка ничего не знает о Дне «Д». – Ну вот, теперь и я заговорила как местные.

Хью прислоняется к стене, чешет затылок.

– Их не предупредили, не эвакуировали. Нет, неправильно вовлекать в это чужаков. – В голосе Хью слышатся недовольные нотки, словно он пытается убедить самого себя. Затем он вздыхает. – Это моя вина. Я обязан был сам проверить.

– Ты, а не Брайан?

– Не сомневаюсь, он что-то делал, но по большому счету мы и есть остров. – Это звучит скорее устало, чем гордо.

По моим голым плечам пробегает холодок – будто свитер соскользнул. Понятно, почему все так уважительны со мной. Леди Тредуэй. Столетия назад титулы значили немало, и в такие дни, как сегодня, их значимость возвращается. Проводить корабль, отплывающий на Суннан, было моей обязанностью, а я этого не поняла. К концу Дня ты все поймешь.

Хью уже уходит, но я мягко его останавливаю.

– Погибли не только туристы, а еще и Джон.

Джон Эш… – Мой голос обрывается. Хью склоняется надо мной, заглядывает в лицо.

– Прямо на твоих глазах. Боже, дорогая…

– Я не видела, как все случилось, я нашла тело. – И оказался там Джон исключительно из-за меня.

Хью обнимает меня крепче. Закрываю глаза и дышу ему в плечо. От него пахнет лосьоном после бритья и стиральным порошком. Как в самый обычный день.

– Вот почему я не хотел, чтобы ты выходила из дома, – бормочет он мне в волосы. – Нина, не нужно тебе смотреть на такое. Тебя следует оградить от этих вещей.

– Оградить… – Чуть отстраняюсь, чтобы увидеть его глаза. – Знаю, ты желаешь мне добра, но в жизни я уже сталкивалась со смертью. Это не…

– Тебе раньше приходилось видеть мертвые тела? – В интонации Хью нет обвинения, одно любопытство.

Забавно, что за семь лет брака именно этот вопрос возник впервые. Доводилось ли мне видеть мертвецов? Когда умер мой отец, я едва вышла из младенческого возраста и никак не могла помнить его лицо, не говоря уже о похоронах. Я бы не удивилась, узнав, что мать на самом деле трясла мною перед покойным, учитывая, как часто винила в его убийстве сидящего во мне демона.

Бабулю хоронили в открытом гробу, но меня на погребении не было. Ни на похоронах, ни рядом с ней в последний месяц ее жизни, хотя она спрашивала обо мне каждый день. Даже Бекка сочла своим долгом позвонить мне и попросить вернуться. Война еще не началась, авиарейсов вполне хватало, но я была на восьмом месяце беременности, носила Чарли. Врач сказал, что лететь слишком рискованно. Однако в действительности я просто не хотела выбираться за пределы своего пузыря. На острове я чувствовала себя в безопасности и была любима. Я не хотела видеть Бекку и мать,