Лют - Дженнифер Торн

с арахисовым маслом и малиновым джемом, а для взрослых – с огурцом и лососем.

– Как вы так быстро управились? – смеюсь я, стоя на верхней ступеньке крыльца.

– Предвижу будущее. – Салли указывает пальцами на Чарли, тот хихикает. – Я подрядила Джо и ту девушку, норвежку.

– Салли. – Я застываю на месте. – Что, правда? У нее же изранены ступни!

– Ступни перевязаны, и она хочет чем-то себя занять. Отвлечься от плохих мыслей. – Салли уходит, махнув мне рукой. – Что не помешало бы и всем нам.

Согласна, признаю. Дети отвлекут меня от мрачных дум. С улыбкой оглядываюсь на них. Эмма на попе съезжает по каменным ступенькам и уже испачкала платьице, Чарли крепче обычного держится за резные перила. Он очень осторожен, и сегодня это весьма кстати. Как бы то ни было, сегодня мы устраиваем пикник, сегодня чудесная погода, сегодня – день развлечений, сегодня быстро пройдет.

Бросаю бутылочки в траву и вдруг замечаю на платье в районе талии влажное пятно. Липкое. Одна из бутылочек протекла. Дети уже откручивают крышки.

– Аккуратно, не пролейте! Держите бутылочки вертикально, – говорю я, прекрасно зная, что не пройдет и десяти минут, как по меньшей мере одну из трех опрокинут.

Чарли выдувает пузыри прямо Эмме в лицо, та и смеется, и обиженно хмурится.

– Чарли, перестань!

По очереди проверяю бутылочки, быстро нахожу виновницу – в нижней части пластмассового корпуса одной емкости видна трещина, скорее всего, от удара о пол. Значит, эту заберу себе.

Усаживаюсь на одеяло и выдуваю гигантский мыльный пузырь. Эмма тут же подбирается ко мне и протыкает его пальчиком. Самые красивые пузыри у Чарли, его творения парят в воздухе, точно крылатые феи.

Эйвери с кувшином апельсинового сока выходит из задней двери.

– Ой, чашки забыла!

Она делает легкий пируэт и вдруг поскальзывается. Нога срывается, как будто ступенька под ней просто исчезла. Тело Эйвери теряет всякую грациозность, неуклюже пытается сохранить равновесие, заваливается. Стеклянный кувшин разбивается в тот миг, когда ее рука ударяется о каменную плиту, а секундой позже с глухим стуком падает и она, прямо на руку.

Малютка Эмма за моей спиной испускает пронзительный вопль, и только тогда я выхожу из оцепенения и взбегаю на крыльцо с криком:

– Эйвери, Эйвери, что с тобой? Ох, боже, боже!

Я сама едва не грохаюсь: нога предательски едет куда-то вбок. Опускаю взгляд и вижу причину – разлитый мыльный раствор, стекающий по ступеньке. В ужасе визжу:

– Чарли, стой на месте! Держи сестру!

Он всего лишь выдувал мыльные пузыри.

Палочка с кольцом падает на траву.

Кровь заливает крыльцо, ручейки подползают ко мне прежде, чем я добираюсь до Эйвери. Ее глаза – фарфоровые блюдца, круглые, распахнутые, безжизненные. Осколки стеклянного кувшина, который она прижимала к груди, проткнули ей шею и вошли под челюсть. Кровь течет из горла Эйвери, из ее открытого рта.

Я сглатываю подкатившую рвоту, сплевываю в сторону, ищу пульс Эйвери, как делала, обнаружив Джона, потому что твердо, яростно убеждена: так надо, я обязана попытаться, обязана проверить, даже если она мертва. А она определенно мертва, безвременно и безоговорочно мертва, так же как Джон.

Эйвери, Эйвери. Ей всего восемнадцать. Мыльный пузырь плавно опускается на ступеньку и лопается.

Я вою в голос. Сама не подозревала, что вою, лишь чувствовала скрежет в горле. Привлеченные шумом, в дверях появляются Салли, Джо и Марит. Марит давится и исчезает в доме. Джо подбегает ко мне, уводит прочь, снова и снова гладит по волосам, как будто я ее дитя. Я тычу в сторону Эйвери, с моих пальцев капает кровь.

– Ей помоги. Помоги ей!

– Ты же знаешь, – бормочет Джо. – Ну, все, все, ш-ш-ш, успокойся, родная, подумай о детях.

О детях. Я думаю о детях. Оборачиваюсь в их сторону. Зеленая лужайка. Блестящее море. Мыльные пузыри, уносимые ветром.

Чарли ладошками закрывает глаза Эмме, та сопротивляется. Чарли бледен как мел. Эмма вырывается, бежит ко мне, и я вижу темное пятно, расползающееся спереди на штанах Чарли.

За моей спиной плачет и причитает Салли:

Ах, бедняжка, бедняжка. – Она усаживается подле Эйвери и кладет ее голову себе на колени. Фартук Салли тут же пропитывается кровью. – Вот так. – Она извлекает осколки из шеи Эйвери – аккуратно и осторожно, словно вытаскивает занозу из подошвы Чарли. – Ласточка моя. Ангелочек мой.

Подхватываю Эмму, крепко прижимаю к себе, хочу защитить ее от скользких ступенек, от этой коварной, злокозненной ловушки. Все мускулы в моем теле напряжены, я хочу бежать, но куда? Опасность подстерегает повсюду. Каждый уголок на этом проклятом острове таит угрозу, каждый предмет готов исподтишка нанести роковой удар.

Эта бедная девочка, боже, эта прекрасная талантливая девочка могла балансировать на кончиках пальцев, совершать прыжки и пируэты, однако прямо на моих глазах вдруг сделалась неуклюжей. Я видела, как все было: исполняя чужую хореографию, она, будто кукла Джуди, обмякла от удара Панча.

Тянусь обнять Чарли. Дрожа, он утыкается лицом мне в плечо.

Это действительно происходит. По-настоящему. Мертвы уже четверо. Четверо из семи.

Полдень

Один за другим подходят жители деревни. Они слышали, как я кричала. На задворках сознания смутно задаюсь вопросом, должно ли мне быть стыдно. За исключением моей трехлетней дочери, никто не отреагировал так бурно, как я, но меня не осуждают. Делают поправку на то, что я впервые проживаю День «Д».

Ну, и еще у меня дети.

– Боже правый, мои бедные дети. Прижимаю их к себе уже ласковее, глажу по головкам и плечам – таким маленьким, хрупким, с крохотными косточками, проступающими под невероятно нежной кожей. Открыв глаза, вижу, как Салли накрывает Эйвери одеялом для пикника. Кровь до сих пор стекает по ступенькам тонким ручейком. Я разворачиваю детей в противоположную сторону. Что такое? Что такое? – бубнит Эмма. Она всегда так говорит, когда чем-нибудь интересуется, но сейчас эта фраза западает мне в голову, словно закольцованная мантра, и я не способна думать ни о чем другом. – Что такое?

Бесконечную пластинку обрывает сдавленный голос Чарли:

– Эйвери отправилась на небеса.

От этих слов я сжимаюсь в комок, с ужасом ожидая новой истерики, но Эмма ведет себя совершенно иначе. Я чувствую, как она вся расслабляется и, подняв глаза к небу, ищет там Эйвери. Завидую тому, насколько буквально она все воспринимает. Даже Чарли уже не так невинен. При виде этих больших печальных глаз я задаюсь вопросом, верит ли он сам в то, что сейчас сказал.

Иногда я думаю, что моему сыну известно больше, чем всем нам, вместе взятым, а порой мне тревожно