Лют - Дженнифер Торн

что при виде него у тебя мурашки по спине ползут.

Я так говорила? Мурашки? Не то слово.

– Он явно демонстрирует, до какой степени нас презирает.

– Но это же не значит, что он… – Сердито соплю, затем стараюсь успокоиться, остыть. – Никто не пытается нас убить, понятно? Кроме самого острова, если ты веришь в эту херню.

– Ты по-прежнему называешь это херней?

Нина, трое мертвы!

– Поговорим, когда жертв будет ровно семь, ни больше ни меньше.

– Не уверен, что у меня будет шанс. Об этом ты не задумывалась?!

Разгневанно проношусь мимо него, прочь из этого темного коридора, назад к свету. Ни секунды дольше не могу выносить эту байку, как и паранойю Хью и его ярость. Мне нужно на воздух, а еще пописать.

Поднимаюсь в свою отдельную ванную, запираю дверь изнутри, с блаженным облегчением опорожняю мочевой пузырь. Мою руки, умываюсь, чищу зубы, разглядываю в зеркале свое отражение – изучаю отдельные его части, которые никак не складываются в нечто цельное. Тем не менее я чувствую себя лучше. Во всяком случае, чище.

Дети играют в гостиной под присмотром Эйвери. Когда я вхожу в комнату, Эйвери с хмурой миной жмет кнопки на телевизионном пульте. Бросает взгляд на меня.

– Они хотят посмотреть фильм, вы не против? Телевизор что-то не включается.

– Электричества нет.

– А-а. – Осмысляя мои слова, она погружается в себя и плотно скрещивает руки на груди. Эйвери обескуражена этой новостью так же, как Хью. Она надевает на лицо улыбку и поворачивается к детям. – Ну что, тогда почитаем книжку?

Эмма разочарованно похныкивает, и это лишь прелюдия к грандиозной истерике. Подхватываю ее на руки и щекочу, пока не началось. Она безудержно хохочет, продолжая морщить лобик, словно пытается остаться сердитой.

– Хочу кататься на лошадке!

– Боже! – взвываю я. – Солнышко, у нас нет лошадки!

– Может, она имеет в виду меня? – Эйвери виновато улыбается.

Нет! Лошадка там! – Эмма так решительно тянется к окну, что я едва ее не роняю. Аккуратно опускаю дочку на пол, и она резво уползает. – Это твоя лошадка, мамочка. Качаю головой.

– Симпатичная, наверное.

– Она квасивая-пвеквасивая! – Эмма прижимает ладошки к стеклу.

Чарли стоит головой вниз на диване и из этого положения смотрит на меня.

– Хочу апельсинового сока.

Он выворачивает голову набок, и я подавляю приступ паники.

– Конечно, можешь выпить сока. А как насчет пикника? Устроим пикник на лужайке, а? В американском стиле: бутерброды с арахисовым маслом и желе…

– С арахисовым маслом и джемом, – раздраженно стонет Чарли.

Мне отчего-то неловко. Рано или поздно этот их британский жаргон меня доконает.

– И-и-и с дже-е-е-емом, – сияю улыбкой я. – Малиновым?

– Лучше с ежевичным.

Эмма тут же оборачивается, напрочь позабыв о воображаемой лошадке.

– А я хочу желе!

– Если у нас есть сухая смесь, будет тебе желе. – Я преувеличенно тяжко вздыхаю, для пущего комического эффекта разыгрывая страдания от тягот материнства. Обычный день, все как всегда, ничего не стряслось, никто не умер, все хорошо. Ни разу не пробовала арахисовое масло с джемом, – улыбается Эйвери.

– Шутишь? – Толкаю ее плечом. – Божечки, это надо немедленно исправить!

На ее лице написано такое сомнение, что у меня вырывается удивленный смех.

– Эйви, тебе необязательно пробовать. Ешь любые бутерброды, какие захочешь. Я серьезно, можешь сделать набег на кухню.

– Нет-нет, дело не в этом, а… Господи… Ваш муж велел оставаться дома.

Чарли садится, переводит взгляд на меня.

– А-а, – говорю я.

– Может, расстелем плед здесь? – Эйвери показывает на коврик перед камином.

– Ни в коем случае. Нет. На улице чудесная погода. – Мой голос звучит резче, чем я ожидала. Натягиваю очередную улыбку. – Лужайка широкая и ровная, если с нее не сходить, то, на мой взгляд, на ней так же безопасно, как дома.

– Кто-нибудь уже погиб?

Я гляжу на юное открытое лицо Эйвери, и все вокруг делается каким-то нереальным, будто бы передо мной ее портрет или крупный план актрисы из телесериала. Она только что задала этот вопрос. Вслух. Прямо при детях, с тем же уровнем эмоций, с которым интересуются, пойдет ли сегодня дождь. Эмма, кажется, ничего не заметила. Задрав ноги, она колупает краешек диванной подушки, а Чарли по-прежнему пристально наблюдает за мной и ждет ответа.

– Трое. – Я произношу это небрежно, но все-таки произношу, глядя на него, чтобы он почувствовал себя включенным в разговор. Если попытаться скрыть новость, для Чарли она может прозвучать более веско или мрачно. Чарли умен, и, как ни крути, три жертвы – это свершившийся факт.

– Кто? – Эйвери теребит зубами краешек нижней губы.

Чарли отвернулся к окну, но я знаю: он все еще слушает.

– Чуть позже скажу, – шепчу я Эйвери. – Не могла бы ты сбегать на кухню и узнать у Салли, есть ли у нас смесь для желе? Я с удовольствием его приготовлю.

Эйвери смеется.

– Вы же знаете, она ни за что не подпустит вас к готовке.

Всего-то и дела – размешать в воде порошок. Салли скорее позволит заняться этим кому-то из детей, чем мне. Пора что-то менять в этом доме. Но только не сегодня.

Эйвери упархивает вниз – длинные ноги пружинят, словно на батуте, словно и не существует силы тяжести. Вспоминаю видео с ее отчетного концерта двухлетней давности, когда она с девонской труппой танцевала Жизель, легкая, как перышко. По правде говоря, сейчас она выглядит такой же счастливой. Они очень стойкие, эти островитяне. Упав, встают и двигаются дальше.

Чарли отрывает взгляд от окна, оглядывается через плечо и спрашивает меня:

– Можно, мы будем пускать пузыри?

– Пузыри. – Вздыхаю. – Да, конечно. Энергично принимаюсь за поиски бутылочек с мыльным раствором – нужно их найти, нужно делать хоть что-нибудь. Кажется, они хранятся в сундуке в дальнем углу комнаты. Откидываю крышку, вытаскиваю на свет набор для игры в бадминтон – ракетки и сетку в стеганом чехле, – треснувшую продолговатую шкатулку с шарами для игры в буль. Перед глазами мелькают картинки, одна нелепее другой: кого-то зашибло тяжелым шаром, кто-то умер от удушья, запутавшись в сетке.

Пожалуй, бутерброды с арахисовым маслом – не лучшая затея. Проглатываются труднее прочих, есть риск подавиться.

– Нашла! – Обнаруживаю три полные бутылочки с раствором для мыльных пузырей и перебрасываю одну из них Чарли.

Поймать ее у него не получается, но все обходится без последствий. Бутылочка падает на деревянный пол, а не на ногу Чарли. Нам ничто не угрожает. Поднимаю бутылочку, беру остальные две и вывожу детей из дома.

Салли уже расстилает на лужайке одеяло для пикника – я воспринимаю этот жест как молчаливую поддержку моего решения выйти из-под домашнего ареста.

– Сейчас подам бутерброды