Горячий снег - Юрий Бондарев

– Вам что, нравится?

– Не так чтоб очень. Но ничего. Экземпляр. ЛейтенантДавлатян с выступившими яркими пятнами на щеках, выгибая шею, скашивал сливовыесвои глаза в альбом. Кузнецов же, отклонясь к стене, из тени смотрел на Зою, наее освещенное пламенем бензина наклоненное лицо и с необъяснимым напряжениемпамяти отыскивал в длинных полосках ее бровей, в ее опущенных глазах, в этомобтянутом замшей альбомчике что-то неуловимо знакомое, бывшее когда-то, где онвидел ее, Зою, в неправдоподобно теплой тишине, в часы вечернего снегопада заокном, в уютно натопленном на ночь доме, за столом, покрытым к празднику чистойбелой скатертью; раскрытый семейный альбом на скатерти, и чьи-то милые лицаосвещены настольной лампой, а позади, за светом - бархатный полумрак комнаты,пахнущий вымытым полом, с темным прямоугольником старого трюмо, споблескивающими в таинственной глубине его никелированными шарами на высокойспинке старомодной кровати. Но никелированная кровать и это старинное трюмобыли в московской квартире на Пятницкой, и он мог видеть так близко, такпокойно и родственно только мать или сестру и никогда не мог видеть в тойкомнате наклоненное лицо Зои за столом рядом с сестрой и матерью, рядом с темроскошным и смешным, пожелтевшим от времени столетним трюмо, единственнойгордостью матери и памятью об отце - это трюмо в день свадьбы купил он,кажется, у какого-то нэпмана, чрезвычайно довольный своим роскошным подарком…

– Видно, она из богатой семьи. Как вы думаете,Кузнецов? Что вы притихли?

– Нет, я не притих. - Кузнецов стряхнул мягкую дремотуоцепенения; Зоя смотрела на него с вопросительной улыбкой. - Вы… о немке?.. -спросил он.

– Да.

Эти фотографии убитой немки он видел раньше: в эшелонеальбомчик ходил по рукам; от нечего делать Нечаев показывал его всему взводу. Исейчас, услышав вопрос Зои, Кузнецов без особого интереса взглянул нафотографии. Молодая белокурая немка в облитом по талии мундире смеялась вобъектив, вызывающе счастливая в окружении улыбающейся семьи, полукругомрассевшейся в плетеных креслах за низким столиком, среди сказочно яркой зеленойлужайки перед чистым, аккуратным дачным домиком. На другой фотографии -золотистый пляж, слепяще-снежные в морской сини паруса яхт, на берегу белыетенты, и шоколадно-загорелая немка в купальнике стоит картинно и гордо, обнявза плечи свою подругу с кукольно-нежным личиком, в накинутом на голое телоцветном халатике, с распущенными по плечам пышными волосами. Потом множествонапряженных и строгих женских- лиц, множество обтянутых по выпирающим грудяммундиров на фоне казарменного здания. Затем еще одна фотография на море:надутый парус накренившейся яхты, влажные от брызг сильные бедра этой белокуройнемки, мужественно подтягивающей снасть над головой пышноволосой подруги,испуганно обнявшей ее полные ноги под брызгами вздыбленной волны.

– Эта беленькая… наверно, нравилась мужчинам, - сказалаЗоя, не подымая глаз. - Все-таки красива… А вам нравится она, Давлатян?

Лейтенант Давлатян, занятый супом, не ожидая вопроса, сделалторопливый глоток и проговорил сердито:

– Ужасно недосаливает суп наш уважаемый повар. В горлоне лезет. Подавиться можно… Отвратительное лицо! - заявил он, скользнувкраешком глаза по фотографии. - Что здесь может нравиться? Эсэсовка и дурищанаверняка. Улыбается, как кошка. Ненавижу эти фашистские морды! Как она можетулыбаться?

"Да, он прав, - подумал Кузнецов. - Почему у меня тоже,когда вижу что-нибудь из Германии, сразу подкатывает что-то к горлу?"

– Насчет вкусов не спорят, Зоечка! - сказал, захохотав,Нечаев. - Тут я выдрал в конце. Посмотрели бы, что у нее за картинки были -умереть можно! Разный разврат. Особенно женский. Знаете, такая поэтесса Сафобыла? В Риме…

– Ну и что? - Зоя удивленно повела на него длиннымибровями. - Только не в Риме, а в Греции. И что же?

– Вы опять начинаете? О каком таком разврате выговорите Зое, Нечаев? - краснея, одернул Давлатян. - У вас бзик какой-то! Иливы лишних сто граммов выпили?

– Сто свои, товарищ лейтенант. Трезв, как молодаямонашка.

– Давлатян, вы меня защищаете? - сказала Зоя ласково иположила ладонь ему на плечо, тихонько погладила. - Какой вы чудесный мальчик!Ни о чем не знаете?.. А я уже видела эту гадость в одном немецком блиндаже подХарьковом… Когда вырывались из окружения. Оклеен был весь блиндаж.

Давлатян в растерянности вывернул плечо из-под ееснисходительно и нежно гладящих пальцев и, взъерошенный, проговорил:

– Оставьте, пожалуйста, товарищ санинструктор, своинеуместные замечания! Я не мальчик. И не гладьте меня, пожалуйста. Я не люблю…

– Ну, хорошо, хорошо. Не буду.

"Нет, он действительно прекрасный парень, этотДавлатян, - подумал Кузнецов, чувствуя благостно разлившееся по всему телутепло выпитой водки и не вступая в разговор. - Он всегда мне нравился".

– Зоечка! - сказал Нечаев и, играя улыбкой, снял шапку,наклонил ладную, красивую черноволосую голову. - У лейтенанта Давлатянаневеста, а я один как перст. И мама во Владивостоке. Холостяк. Погладьте, будутерпеть. Я люблю это терпеть.

– Бессмысленно, Нечаев, - шутливо ответила Зоя, пожимаяплечами. - Ну, что это вам даст? Вы всё не так поймете. Потом во Владивостокевы были в окружении королев-балерин… Нет, неужели, Давлатян, у вас невеста? -спросила она ласково. - А я не знала…

– Милая Зоечка, я буду тише травы, - взмолилсянаполовину серьезно, однако с навязчивой страстностью Нечаев, еще ниже склоняяголову. - Прикоснитесь пальчиками… Или брезгаете? Вот убьют завтра - и неиспытаю, какие у вас нежные пальчики!

– При чем здесь невеста?.. Глупистика какая-то! -возмутился Давлатян и часто заморгал на Нечаева. - Прекратите эти неуместныебульварные пошлости, сержант! На месте Зои я сплошные пощечины вам отвешивалбы! Да, да!

– Спасибо, лейтенант…

Зоя засмеялась, в то же время сдерживая смех, ее суженныеглаза лучисто светились, устремленные на смущенного Давлатяна.

А Нечаев, надев шапку, явно раздосадованный тем, что емупомешали в приятной, развлекающей его игре, изобразил обиду на фатоватом, сбархатными родинками лице, сказал:

– Напрасно, товарищ лейтенант. Испытать Зоечку хотел, авы уж!.. Играет она: и вроде замужем была, и вроде ей тридцать лет, и всезнает, а сама… одуванчик!

Но тотчас умолк, попав в луч ее взгляда.

– То, что испытала я, еще не испытали вы, Нечаев! -смело заговорила Зоя. - Полейте мне на руки мою водку, - приказала она такимтоном, словно имела право приказывать Нечаеву. - Пальцы стали отвратительнолипкими после вашего альбома. Спрячьте его. И когда захотите себя испытать втрудную минуту, смотрите на эту обнаженную немочку!