Лабрис - Глеб Кащеев

Линия опять развернулась на сто восемьдесят градусов. Рука дрожала от напряжения, но физическая усталость – это ерунда. Путь по лабиринту истощал морально. Выжимал, как губку, опустошал, отбирая все внутренние силы. Сердце сжималось в груди. Я понимала, что увижу дальше. Нет, не помнила. Просто понимала, что эта история не закончится хорошо. У меня не было хеппи-эндов в той жизни. Хотя в какой «той»? В единственной, которую я не сумела прожить.

Наши одноклассники замечают, как он входит со мной в подъезд и как выходит спустя час. Все это время мы сидели на подоконнике на общей лестнице и болтали. На улице еще холодно – весна в том году все запаздывала, – долго гулять не получалось, и нашим убежищем надолго становилась площадка этажом ниже моей квартиры. Редкие проходящие мимо соседки, бывало, ворчали на нас, но по-доброму. Старушки меня любили, а мы ничего такого и не делали. Даже не обнимались.

Случайно я вижу, как это происходит. Он проводит меня до квартиры, и, оказавшись внутри, я, как всегда, бросаюсь к окну, чтобы посмотреть ему вслед. В этот раз к нему подходят трое из нашего класса. Одна яркая шальная красавица, из тех, кто бил меня в спортзале, и еще пара парней, что вечно вились вокруг нее. Она, смеясь, что-то спрашивает. Он растерянно оглядывается, скользит взглядом по подъезду. Если бы поднял глаза чуть выше, взглянул на мое окно и встретился со мной взглядом, может, все сложилось бы и иначе. Но он не смотрит. Поворачивается, отвечает так же насмешливо. А сам сутулится, поникает. Засовывает руки в карманы и идет прочь вместе с этой троицей. Пацаны о чем-то расспрашивают его, довольно скалясь, а он нехотя отвечает. Мне кажется, он очень хочет обернуться и посмотреть на мое окно, но уже почему-то боится.

Я, дурашка такая, не понимаю, что же он мог сказать этой троице, пока не прихожу в школу на следующий день. Шепчется весь класс. За спиной то и дело хихикают. Только из пошлых намеков в течение всего дня я воссоздаю, чем же он оправдал целый час, который провел со мной. Якобы в квартире. Якобы наедине.

Самое обидное, что мы с ним даже не целовались.

Моя рука замерла на последнем повороте. Все. Я больше не могла идти дальше. В горле встал горький комок, слезы потекли из глаз вопреки моей воле. Пальцы дрожали так, что казалось, вот-вот выскочат за пределы дорожки.

Внезапно мою кисть потянуло дальше. Я с трудом осознала, что это Дара. Она поняла мое состояние и сама принялась продавливать защиту лабиринта. Впереди осталась только финишная прямая к пентаграмме в центре.

Я реву под лестницей в школе, боясь высунуться наружу и опять встретить эти все якобы понимающие усмешки одноклассников, да уже и не только одноклассников. Такие сплетни разлетаются по школе как взрывная волна, особенно если та девица прикладывает столько усилий. Бегу домой, а слезы все катятся и катятся. Мама, лица которой я пока так и не вижу – перед глазами только невнятная тень, – пытается выяснить, что случилось, и от этого только хуже. Я не смогу ей сказать. Такое – никогда. И в школу я завтра не пойду. Вообще больше не пойду. Жизнь кончена.

Финиш.

Скомканный бумажный самолетик оказался зажат в моей ладони. Я лежала на боку поперек узора, дотянувшись рукой до центра, и пыталась отдышаться. Воротник платья промок от слез насквозь. Сквозь хрип своего дыхания расслышала, что Дара тоже всхлипывала. Она сидела на коленях возле моей головы. Почувствовала ее ладонь, которая, оказывается, уже давно гладила меня по волосам.

– Ты такая сильная, – наконец прошептала Дара.

Перевернулась на спину, чтобы увидеть ее лицо. С чего она несет такую чушь? Это я-то сильная? Та, которая пряталась под лестницей, а потом вообще умерла?

– Я бы не выдержала такого. А ты смогла.

– Я подохла. Ничего не смогла, – устало ответила я.

– Нет. Там была весна. Сейчас осень. После того случая прошло полгода. Ты доучилась до лета. Начались и прошли каникулы. То, из-за чего ты здесь, произошло намного позже.

Некоторое время я молчала. Она, конечно, права. Я не умерла тогда, в спортзале, как думала раньше. А самолетик прилетел несколько позже того избиения. Этот позор и предательство я тоже как-то пережила. Но все равно потом умерла. Отчего?

– Наверное, я не пойду завтра на праздник, – тихо сказал Дара. – Давай просто посидим здесь вместе. Мне кажется, что у тебя не то настроение.

– Ну уж нет! – улыбнулась я. – Вот теперь я точно намерена завтра веселиться и танцевать!

Просыпаюсь от звука барабана. Кто-то лупит в него так неистово, что, кажется, перебудит весь поселок и даже город. Грохот по воде разносится очень далеко.

Это странно, но равномерное «роко-токо-рокотокотум-тум» наполняет меня такой энергией и силой, что мне хочется бегать, прыгать, радоваться и танцевать. Распахиваю дверь сарая и выбегаю на залитый огнями пляж. Тут много людей. Большинство из них держат факелы или старинные фонари с пляшущими язычками пламени внутри. И все танцуют!

Пускаюсь в пляс вместе с толпой. Мне безумно весело. Я смеюсь, кружусь и только спустя некоторое время, когда вглядываюсь в лица, понимаю, что танцую с мертвецами. Те самые зомби, которые в прошлый раз охотились за мной на шоссе, сейчас не обращают на меня внимания. Точнее, обращают, но совсем иначе. Кивают моим движениям, подбадривают жестами, светят мне под ноги факелом, чтобы было виднее, куда наступить босой ногой.

Ритм тамтама внезапно меняется. Мне хочется бежать! Всей толпой мы срываемся с пляжа и мчимся по шоссе к городу. Так весело! Я кричу и визжу от восторга. Моя свита молчалива и не издает ни звука, кроме равномерного топота босых ног по асфальту, но судя по глазам, они испытывают те же эмоции. Мертвецы улыбаются. И мне с ними совсем не страшно.

Мы врываемся в город как лавина. Под визг и крики обычных людей растекаемся ручьями по улицам. Сейчас здесь тоже начнется веселье! Мы танцуем на площадях, развешиваем фонари по всему городу и кружимся в большом хороводе возле мэрии. Это древний танец. Самый древний. Он старше даже первых ритуалов пещерных охотников, сложившихся возле племенного костра. Дикие, резкие движения в ритм биения сердца тамтама. В них сама страсть и сама жизнь. Мертвецы учат живых радоваться тому, что они могут дышать, двигаться, смеяться и танцевать.

Местные жители большей частью разбежались, но некоторых зомби втащили в наш круг, и теперь бледные люди с испуганными глазами вынуждены отплясывать вместе с нами.

Поднимаю голову и на балконе главного здания города наконец вижу барабанщицу. Черноволосая женщина со светящимися золотыми глазами увлеченно лупит по огромному красному тамтаму двумя черными берцовыми костями.