Сад нашей памяти - Мэри Эллен Тейлор

– Нет, дружище.

– Мы с Сэмом уже это обсудили, – усмехнулась Либби, – но он, похоже, мне на слово не верит.

– А он вообще никому на слово не верит, – с улыбкой сказал Коултон. – Наверняка он станет или юристом, или полицейским, когда вырастет.

– Мне бы пошел полицейский жетон, – улыбнулся ей Сэм.

– Конечно бы, пошел, – отозвался Коултон.

– А у вас есть парень? – спросил Сэм у Либби.

– Сэм, – осек его Коултон, – это слишком для третьей степени общения.

Джефф скользнул на свой табурет. Когда отец поставил перед ним тоже тарелку с хлопьями, мальчик заметно расслабился и обмяк над завтраком. Коултон между тем вытащил из холодильника два одинаковых коричневых бумажных пакета с ланчем. На каждом аккуратными печатными буквами было написано имя одного из мальчиков.

Когда Либби была ребенком, ее мать часто могла утром проспать, а отец всегда был занят работой. Будучи лучшим педиатром в их краях, он очень мало времени уделял собственной семье. Завтрак у Либби, как правило, состоял из банана или какого-то другого фрукта, после чего ее второпях выпроваживали в школу. На ланч она покупала себе что-нибудь на те деньги, что маме удавалось добыть в кошельке или вообще на дне сумочки. Либби, конечно, никогда не уходила из дома ни с чем – но и никакого заведенного ритуала с этим не было.

– Как у вас организованно, – с уважением сказала Либби.

– На флоте приучили.

– Это хорошо. Отсутствие упорядоченности порой душевно выматывает ребенка.

– Что, знаешь это на собственном опыте?

– У меня бо2льшая часть жизни прошла немного безалаберно. Надеюсь, теперешнее обитание в маленьком городке хоть на ступень-другую добавит мне организованности. Как только отработаю две грядущие свадьбы, планирую разобрать свой фотоарсенал, много лет хранящийся у отца в сарае.

Сколько уже месяцев она давала себе это обещание!

Снаружи послышался собачий лай. Звук делался все громче и громче, пока наконец на крыльце не застучали человеческие шаги и не раздался стук в дверь.

– Я думала, Келси с Сэйджем – ваши собаки, – сказала Либби.

– Так и есть. Но когда Элайна остается у себя в большом доме одна, она предпочитает, чтобы они спали в ее комнате.

Лай стал еще громче.

– Вот день и начался, – усмехнулся Коултон. Он пересек небольшую гостиную и открыл дверь.

На пороге стояла Элайна в джинсах, в темно-синей рубашке и в рабочей обуви. Волосы были убраны в хвост. Легкий налет румян придавал коже недостающий цвет.

– Доброе утро, – произнес Коултон. – Похоже, все готовы идти заниматься оранжереей.

Либби тоже шагнула к дверям:

– С добрым утром.

– Либби? – с явной озадаченностью спросила Элайна.

– Я решила сегодня приехать пораньше, – с излишней даже поспешностью объяснила она, ставя на стол кружку. – Решила, что на заре там будет наилучшая подсветка.

– Вам надо было и меня позвать. Я могла бы пойти с вами.

– Это было еще слишком рано.

– Я обычно плохо сплю, – сказала Элайна. – В любое время можете постучаться ко мне в дверь, и на девяносто девять процентов я буду бодрствовать.

– Хорошо, буду иметь в виду.

– А теперь, милые дамы, – обратился к ним Коултон, – мне надо собрать детей в школу.

– Что означает: отойдите и не мешайте, – с улыбкой пояснила Элайна. – Либби, пойдемте ко мне. Проведу вам экскурсию по особняку, пока Коултон закончит с мальчиками.

– Звучит заманчиво, – согласилась Либби.

– Скоро увидимся, – сказал Коултон.

Их разделяли всего несколько шагов, и вновь по ее телу мощной волной прокатилось плотское желание. Сэм наклонился к Джеффу и что-то ему на ухо сказал, отчего оба захихикали.

– Тогда оставлю тебя пока заниматься сыновьями.

– Хорошо.

Солнце уже достаточно поднялось над горизонтом, успев разогнать утренний туман. Впереди был еще целый день.

Келси и Сэйдж, радостно виляя хвостами, сразу же подбежали к Либби. Келси не медля опустила к ее ногам палку. Либби зашвырнула палку подальше, на этот раз как следует вложив в бросок силу, и Келси со всех лап помчалась за игрушкой. Либби тем временем наклонилась почесать между ушами Сэйджа, который сегодня тоже явно искал ее внимания.

Через черный ход они вошли в кухню, где вовсю витали запахи яблок и корицы. Маргарет нигде не было видно, однако в духовке что-то уже вовсю пеклось, причем сразу на двух противнях.

– Хотите посмотреть, какие у меня сегодня получились фотографии? – спросила Либби.

– С удовольствием, – ответила Элайна и, достав из кармана очки для чтения в светло-голубой оправе, надела их на нос.

Они сели за стол, и Либби принялась «пролистывать» на экранчике последние снимки. На нескольких в изумительно пойманном ракурсе было схвачено, как солнечные лучи преломляются сквозь стеклянную крышу в целую радугу цветов.

– Вот эти – совершенно великолепные, – молвила Элайна.

– С таким объектом съемок иначе просто невозможно.

– А чисто ради искусства вы занимаетесь фотографией?

– Со старшей школы – уже нет. В ту пору я мнила себя настоящим фотографом, сама печатая снимки и полоща их в ванночках с проявителем и фиксажем. Собрала целую коллекцию старых фотокамер. Этим летом планировала взяться за это заново, но пока что этого не произошло.

– Почему?

– Видимо, еще не пришло время. Справиться со смертью отца и со всем прочим оказалось дольше, чем я предполагала.

– Да уж, все прочее… Прочее порой отнимает чересчур много времени.

Элайна произнесла это так, будто на собственной шкуре успела прочувствовать, насколько все то, что вкладывала Либби в понятие «прочее», истощает творческие способности и умственные силы.

Затем Либби задержалась на одной из фотографий спящего фонтана. Яркие лучи солнца скользнули мимо камня, как будто она пыталась «щелкнуть» нечто, стремительно мелькнувшее в стороне. Либби открыла следующее изображение – но лучей света там уже не было. Когда же она перешла к последнему снимку – с нацарапанным на стекле именем Сэйди, – ее внимание привлек световой блик на этом фото.

– Очень странно, – произнесла она.

– Что-то в нем есть потустороннее, – заметила Элайна.

– Такое впечатление, что у вас там водятся привидения, – пошутила Либби.

Лицо Элайны между тем осталось серьезным.

– Ничуть в этом не сомневаюсь. Уверена, у нас по всему поместью слоняются беспокойные души.

– Но почему именно здесь?