Генрих Четвертый и Генрих Пятый глазами Шекспира - Александра Маринина

– Да уж, новости могли бы быть и получше. Где король сегодня ночевал?

– В Безингстоке.

– С ним вся армия идет?

– Нет, – отвечает Гауэр, – полторы тысячи пехотинцев и пятьсот всадников король отправил на подмогу принцу Джону для борьбы с Нортемберлендом.

– Я понял, – говорит судья. – Пойдемте, я дам вам письма для отправки.

Во время этого диалога Фальстаф несколько раз пытается влезть со своими вопросами: какие новости? Все ли благополучно у короля? Возвращается ли он из Уэльса? Никаких ответов он, естественно, не получает, на него просто не обращают внимания. Тогда сэр Джон начинает довольно назойливо приглашать Гауэра сперва отобедать вместе с ним, потом отужинать. Гауэр вежливо и сдержанно отказывается, а судья недовольно отчитывает Фальстафа за дурные манеры. И вообще, Фальстафу следовало бы уже давно заниматься вербовкой солдат в графствах по пути в Йорк, а не слоняться по Лондону.

Уходят.

Прежде чем перейти к следующей сцене, предлагаю навести хотя бы минимальный порядок в описанных Шекспиром событиях. Понятно, что, поскольку образ толстяка Фальстафа очень полюбился публике, драматург решил развить успех и до отвала насытить вторую пьесу эпизодами с участием сэра Джона. Собственно говоря, складывается впечатление, что вся вторая часть «Генриха Четвертого» написана исключительно ради Фальстафа, а все остальное «про политику и всякое умное» приделано кое-как на живую нитку. Но даже в этом хаотическом «кое-как» следует попытаться отыскать логику и выстроить последовательность событий.

Итак, битва при Шрусбери состоялась 21 июля 1403 года. Сразу же по окончании сражения король прямо там, в полевом лагере, принимает решение немедленно двигаться в Уэльс, чтобы разобраться с оставшимися участниками мятежа – Глендауром и «наследником престола» Мортимером. Этим займется он сам вместе со старшим сыном Генрихом, принцем Уэльским, а младшему сыну Джону Ланкастерскому и графу Уэстморленду поручает выдвигаться на север Англии, в Йорк, и решить вопрос с Нортемберлендом и прочими приспешниками восставших. Шрусбери находится всего в 16 км к востоку от границ Уэльса, то есть Генриху Четвертому и принцу Уэльскому добираться недалеко. Можно предположить, что пока принц Джон и Уэстморленд плетутся в северную часть страны, король успел как-то повоевать в Уэльсе и уже возвращается в Лондон, ведь Безингсток (или Бейсингсток) – это чуть больше 70 км от столицы. Такой расклад, в принципе, можно принять, хотя и с очень большими натяжками. На самом деле от Шрусбери до Лондона около 250 км, а от Шрусбери до Йорка – 210–220 км, иными словами, на «повоевать в Уэльсе и почти вернуться» времени требуется все-таки больше, чем на дорогу до Йорка без всяких военных действий.

Но! Как известно из истории, второе восстание под руководством графа Нортемберленда началось в 1405 году, то есть через два года после битвы при Шрусбери. Если опираться на эту дату, то вполне понятно, что уэльская кампания Генриха Четвертого уже вполне могла бы закончиться, и возвращение королевских войск под руководством монарха и принца Уэльского выглядит достаточно логично. Однако в этой схеме совершенно необъяснимым является все, что связано с Фальстафом. Ему велено было отправляться в Йорк сразу после Шрусбери, прошло два года, а он туда не то что не дошел, он даже еще не начал идти. Это как? И войска Джона Ланкастерского тоже почему-то до сих пор не прибыли в Йорк и не начали там кровавые разборки с остатками бунтовщиков. Это ведь мы только из проверенных источников знаем, что второе восстание было через два года, Шекспир ничего этого зрителям-читателям не говорит, два года у него пропадают неизвестно куда, и получается, что повторная попытка мятежа готовилась прямо сразу после Шрусбери. Если «сразу» – тогда можно с грехом пополам объяснить, почему Фальстаф до сих пор отирается по лондонским кабакам и почему отправленная на север армия еще не встала лагерем в Йорке. Однако не очень понятно, по какой причине король и его старший сын уже возвращаются из Уэльса. Если же не «сразу», а все-таки «через два года», то неясно, почему Фальстаф все еще в Лондоне, а не с армией принца Джона, и почему сам принц Джон неизвестно чем занят.

Для справки отмечу, что сразу после битвы при Шрусбери Генрих Четвертый отправился на север, в Йорк, где граф Нортумберленд сдался ему, был отправлен в тюрьму и лишился всех владений (согласно хронисту Капгрейву, а также Д. Норвичу[13]). «Википедия», ссылаясь на другого хрониста, Томаса Уолсингема, описывает данный момент биографии несколько иначе: хотя графу Нортумберленду, который не участвовал в битве, удалось избежать обвинений в измене, он лишился ряда должностей и положения и был отправлен под домашний арест. В любом случае расправа с мятежным графом состоялась именно после Шрусбери. Покончив с Нортумберлендом, король двинулся на юго-запад, в Уэльс, провел там военные действия и вернулся в Лондон. Иными словами, блокирование оставшихся бунтовщиков проходило не параллельно, как у Шекспира, а последовательно, и принц Джон Ланкастерский в этом не участвовал.

В общем, обычная для Шекспира мешанина из дат и фактов.

Сцена 2

Лондон. Другая улица

Входятпринц Генрих и Пойнс.

Ну, стало быть, добрался наш принц до столицы наконец!

Пойнс – его дружок по кабацким забавам, мы его уже знаем по первой пьесе.

Генрих признается Пойнсу, что ужасно устал, хотя особе королевской крови подобное не к лицу. Более того, его одолевает желание выпить легкого пива, однако такие вкусы слишком низменны для человека его статуса.

– Значит, у меня совсем не королевские вкусы, – констатирует принц, нимало, впрочем, не печалясь по этому поводу.

Пойнс отмечает, что такая праздная болтовня плохо сочетается с доблестными подвигами принца на поле битвы. Ни один приличный принц не станет вести себя так, когда его отец тяжело болен. Получается, что Пойнс – ценитель «цельности образа».

Ого! Значит, король Генрих Четвертый не только «стар» (см. предыдущую пьесу), но и тяжко заболел. Напомню, он родился в 1367 году и ему на момент первого мятежа в 1403 году было 36 лет, на момент второго – 38. Да, по меркам того времени – уверенная зрелость, но уж точно не старость. Тут и еще один вопрос приходит в голову, но я задам его чуть позже.