Цена дара - Дилара Маратовна Александрова

Он умел все то, что не умел я. Радоваться, когда это нужно, печалиться, когда это нужно, удивляться, когда это нужно, любить, когда это нужно. Как должно быть это прекрасно. Система наградила его умением жить, сделав своим винтиком, когда он еще находился в утробе матери. А меня сделала ошибкой, сломанным звеном, и выбросила за свои границы. Была в этом какая-то несправедливость, но случилось то, что случилось, и этого не поменять.

Нет, не так… снова ошибка. Неправильные выводы. Этот мальчик не винтик системы, который получил в дар правильные чувства и умение жить. Он не радость системы, не сострадание системы, не страх или печаль системы, и даже не ее любовь. Он и есть система.

Так странно вдруг понять, что это находится рядом с тобой, и ты можешь прикоснуться к этому взглядом, хоть и не почувствовать себя внутри. Где-то существует все это, существует, оно недоступно мне, но есть. И сегодня исчезнет… этот мальчик не пойдет в школу и никогда не подерется, чтобы доказать, насколько он сильный. Не подружится, потому что умеет дружить. Не вспомнит мертвую мать, потому что умеет вспоминать, и не опечалится о ней, потому что понимает, что ему дорого. Все это сегодня исчезнет… если только я не дам ему шанс.

Руки вырвали чеку еще до того, как мозг осознал, что делает тело. Но когда понял, не стал предпринимать чего-то иного. Я зажал синюю кнопку, открыл крошечное окошко в стекле и бросил ее внутрь. Подхваченная энергетическим потоком, она взметнулась вверх, вместо того, чтобы упасть вниз. Конечно, так и должно быть… я почему-то не подумал об этом. У основания поток только набирает свою силу и не имеет такой большой скорости, но к четвертому этажу он разгоняется до нужных параметров.

Попытался закрыть окошко, но замок был безнадежно сломан, я только обжег пальцы и вот-вот обожгу легкие. Черт! Резко развернулся и кинулся к мальчишке, подхватив его на руки. К моему удивлению, он тут же отцепился от матери, выпустив из пальчиков оборки и тут же прилип ко мне. Перепрыгивая через бездыханное тело, я повернулся спиной к потоку, крепко прижимая к себе ребенка. Шаг, два, три… испуганные заложники метнулись от меня врассыпную, растекаясь людским потоком по краю стен. Через мгновение за моей спиной послышался взрыв, и все вокруг накрыло ослепительным светом.

Глава 11

Мне снилось, что с неба падали камни. Сначала потолок пошел трещинами, потом в воздух вонзился острый запах дерьма, а затем они кинулись в меня, пробив две аккуратные дыры в легких. Я так и шел, и ветер проходил сквозь туловище. Он тихо свистел: фьюить, фьюить… я шел и шел, пытаясь найти тех, на кого тоже упали камни.

Теперь сны были такими, какими должны быть: лишенными красок, ровно так, как и реальность. Бледное солнце, слегка отливающее желтизной, походило на болезненное лицо умирающего. Тусклые лучи заливали черную землю, исходящую испариной. Это не солнце сушит ее, это огромные костры, доходящие до неба. Я задрал голову, чтобы увидеть их конец, но языки пламени терялись в непрозрачных облаках. Пламя тоже лишилось красок, это случилось, когда из земли послышался шепот. «Зачем ты убил нас?» — шептало сверху, снизу и сбоку. Я не убивал, хотелось закричать мне, я не ничего не сделал… из горла вырвался только хрип, потому что вместо легких у меня были дыры и звукам негде было родиться. «Ты убил нас, потому что ничего не сделал», — в тихом шепоте звучал упрек, он рвался из земли.

Нет, хрипел я, я никого никогда не убивал! Никого… кроме себя. Я упал к земле, начав разбрасывать влажные прилипчивые комья руками. Вскоре пальцы стали черными и грязными, они впивались в податливый венерианский грунт в поисках плоти и костей. Если достать их оттуда, если сжечь в кострах, они больше не будут шептать о том, чего я никогда не делал… Как же их много здесь, костей и черной полусгнившей плоти. Здесь лежали лишь куски, останки когда-то целых тел: руки, ноги… глаза. Они смотрели на меня и не моргали. Уже давно я не видел демонов, и сейчас тоже не чувствовал их. Все они были людьми, это их глаза сейчас смотрели на меня. Вокруг кишели белые черви, стремясь проделать в глазных яблоках дыру, как в спелом плоде. Пока им не удалось сделать это, глаза в земле смотрели на меня и будто просили о чем-то. «Слишком много упрека в этих белесых сферах, а я ведь ни в чем не виноват».

Как я смогу петь теперь — без легких? Пальцы начали хватать глаза и бросать те в костры вместе с их молчаливыми упреками. Дюжину, две, десять — они все не кончались, вокруг них кишели черви, и я уговаривал себя, что спасаю их от червей, а не от собственного страха. Но их становилось все больше и больше, и у некоторых глаз появились головы. Костры смердели смогом, забивая пустоту в груди терпкой чернотой. С каждым новым куском плоти копоть густела и еще больше чернела, пока я не ослеп, но они не перестали видеть меня. И вновь несправедливость… но… «Что толку спасать, если они уже умерли?» Пусть смотрят.

Когда я очнулся, вокруг стояла кромешная темень. Взгляд не сразу поймал смутные очертания больничной палаты. Под собой я ощущал знакомую твердость ортопедического матраса, под головой — мягкость подушки. Обычно так бывало, когда меня косила очередная передозировка… но сейчас я был, по всей видимости, ранен и не понимал, зачем мне ортопедический матрас. Тело пронзила боль. Дикая, дикая слабость… значит, живой. Воздух со свистом входил через рот, в котором что-то отчаянно мешалось. Трубка. Она торчала у меня изнутри, впихивая искусственный воздух. Отвратительно пахнущий искусственный воздух. Я хотел настоящего, вдохнуть живой, человеческий воздух, созданный этой планетой: водорослями, листьями и травой. Тогда он был бы рожден, значит, имел бы смысл и наполнил меня им. Поэтому я с трудом поднял руки, чтобы выдернуть из себя ненавистную пластмассу.

Надеюсь, сейчас я на Земле, а не на Марсе, иначе мой подвиг будет смешным. Весь воздух на этой планете был искусственным. «Что не рождено, не имеет смысла…», — вспыхнули в мыслях слова «Венета», и я захрипел:

— Я сделал что-нибудь? Скажи, что сделал…

Увидев, что я очнулся, полная медсестра в белом чепчике раскрыла рот от удивления и куда-то убежала.

— Не уходи… подожди… скажи.