Демиургия. Рассказы - Виталий Орехов

Собрание было переполнено. Но у Александра там были свои знакомые, которые его и встретили.

-А, Александр Петрович, это Вы! – услышал Меньшиков знакомый голос. То был Афанасий Безруков – предводитель Тульского дворянства, хорошо знакомый Меньшикову человек, и без зазрения совести, он мог назвать его своим приятелем. Афанасию было уже хорошо за сорок, он всегда носил новенький, несколько даже щегольский сюртук, всегда чистую рубашку и золотые часы, даже если просто выходил погулять или посмотреть свое имение. Что уж и говорить, что он приехал на заседание собрания в новейшем костюме, сшитом по последнему слову моды. Наружности он был приятной и несколько походил на нашего живописца Ореста Кипренского, чем всегда гордился. Вообще он был одним из тех русских интеллигентов, которые ничего в интеллигенции не понимают, однако, стремятся все своим существом подчеркнуть в себе идеи прогрессивные и даже либеральные, но как только дело качается их самих, вся их либеральность улетучивается моментально, а на ее место приходит прямо какой-то несгибаемый консерватизм. Такая трансформация может произойти моментально, как и в обратном порядке, и эти интеллигенты этого как бы и не видят вовсе. И если бы этакого человека спросили в этот момент, а как же его либеральные идеи, то он бы искренне такому вопросу удивился и переспросил бы Вас, что Вы имеете в виду. Вот такой человек первым и встретил Александра Петровича в Зале Больших Собраний, более известном как Колонный зал.

– Да, Афанасий Ипполитович, по вызову собрания и долгу службы явился. – Ответил Александр.

– Это хорошо, что Вы только пришли, собрание еще не началось, а Вы не представляете, что здесь уже творилось. Они сами не знают, чего хотят. Просто наваждение на всех какое-то. Все признают, что реформа носит либеральный характер, все признают ее необходимость, даже неизбежность, но никто не хочет ее принимать. Будто бы и не понимают вовсе, что от них ничего не зависит. Тут уже выступал один из этаких либералов и громко заявил, что, несмотря на всю прогрессивность реформы, на все доводы, приводимые ее сторонниками, он реформы не принимает ни на грош. А знаете, почему? Никогда не поверите, потому что, сейчас его словами скажу, «потому что реформа эта не русская и русскому характеру противная»! А, каково? А еще буквально несколько лет назад, когда с цензурой построже-то было он хранил у себя все издания журнальчиков-с европейских! Я его еще тогда знавал, даже интереснейший субъект был, в своем роде. А теперь вот давеча-то «реформа не русская», видите ли! Поразительно, просто поразительно. А до этого еще просил один тип, из малоземельных каких-то, подписать петицию против реформы. Но это уж, навряд. Никто лично светиться в обществе своими идеями отнюдь не либеральными не хочет. Просто какой-то Содом, ничего не понятно, а ведь заседание-то еще и не началось. А все-таки, несмотря на все, говорю Вам, все собрание против реформы. И за, и против. Просто Содом! – выпалил Безруков.

– Как однако же, занятно, что Вы сами это лично признаете, Афанасий Ипполитович, – с еле заметной усмешкой заметил Меньшиков, – Вы-то сами какой стороны придерживаетесь?

– Я, конечно, против реформы, – стушевался Безруков. – Но знаете, сама идея мне близка, хорошо бы было провести ее где-нибудь в Лифляндии или Курляндии, чтобы посмотреть, что она собой представляет, да и почва-то там благодатная, крепостного-то права вроде нашего у них нету.

– Я так и думал, что Вы такого мнения. – Сказал Меньшиков.

– Неужели и Вы тоже? Я всегда Вас считал, за человека в высшей степени прогрессивного, Александр Петрович! – обрадовался Безруков.

– Да, спасибо, однако же, когда начнется собрание? Меня известили приходить к без четверти восемь пополудни.

– Так, видимо, сейчас и начнут, вон уже председатель на кафедру восходит. Присаживайтесь вот тут, со мной, я как раз Вам место запас, зная, что Вы ранее, чем положено не придете.

– Покорнейше благодарю, – поблагодарил Меньшиков и сел рядом с Безруковым.

Колонный Зал Благородного Дворянского Собрания в Москве представлял собой довольно обширную и высокую залу. Правая и левая часть ее была спроектирована по типу античных галерей и отделена рядом колонн, при этом и справа и слева можно было прекрасно видеть возвышение в передней части, сделанной в виде сцены. Стулья, на которых сидели предводители, стояли по центру залы, а на сцене находилась кафедра и столы для президиума и заседателей от Государственного совета и Правительствующего Сената. За ними, на стене, висел портрет Государя и Большой и Полный Герб России.

Зазвучал Гимн «Боже, Царя храни», все дворяне встали. Как только он завершился, на сцену взошел председатель заседания благородного дворянского собрания.

– Господа, – начал председатель, старичок лет 65, седой, но с густой и пышной шевелюрой, в полной форме камзола действительного тайного советника, со всеми орденами и большой красной лентой предводителя дворянства, – я думаю уже все в курсе, почему вы были здесь собраны: в Правительстве и Государственном совете идет совещание по принятию нового законного акта о перераспределении земель в земствах и губерниях. – Он как-то непривычно сильно растягивал слова, из-за этого речь председателя казалось очень официальной, кроме того, за все время произнесения ни один мускул на его лице не выразил ни единого изменения, так что и лицо его оставалось абсолютно спокойным и можно было сказать, что оно абсолютно ничего не выражало, – Помимо сего, прожект законодательного акта предлагает предоставить сословию свободных сельских обывателей и временнообязанных крестьян иметь свое полное и свободное представительство-курию в земских и губернских думах. В этом ключевом пункте законопрожекта и Сенат, от Имени его здесь представлен Константин Александрович Ракитин, – Ракитин встал, склонил голову и сел. Ему было скучно на этом собрании и он, как одна из мелких сошек в Сенате сюда был направлен, как это у нас любят, «сверху», – и Государственный Совет, от его Имени здесь представлен Филарет Павлович Долгорукий, – Филарет Павлович также встал и поклонился, но не так, как Ракитин, а чинно, понимая, что он здесь, пожалуй, один из немногих, кто имеет личные выходы на Царя, так что, он принялся слушать внимательно, – хотят слышать наше мнение, которое будет ими учтено и принято в соображение. Речь идет, прежде всего, о голосе дворян, заинтересованных и не заинтересованных. В данном случае, я предлагаю рассмотреть все плюсы и минусы принятия данного закона. Посему, предлагаю для начала проголосовать, кто за, поднимайте руки.

В принципе того, что произошло в следующий момент, ожидать было можно. Крайне мало дворян, активно придерживаясь либеральных, а уж тем паче, народных взглядов, могло быть выбрано в дворянские предводители. Для большинства сидящих в зале идеальным бы был расклад, при котором ни одна бы рука не поднялась. Однако же того не произошло. Вместо этого ожидаемого расклада поднялись две руки. Это были: рука Харьковского предводителя Канибацкого и рука предводителя Гродненского дворянства Алексашкина. Меньшиков прекрасно знал почти всех сидящих в этом зале, поскольку он, как и его отец имел дружбу с домами по всей России. Меньшиков про себя усмехнулся обеим рукам. Канибацкий был баснословно богат, если сравнить все капиталы предводителей, то у Канибацкого наверняка было более, чем у двух предыдущих в списке вместе взятых. До сих пор никто не знает, зачем он выбирался в предводители. Многие говорили, что от скуки ему в своей губернии было нечего делать и он, что б хоть как-то себя занять в свои пятьдесят решил попробовать себя на этом поприще. Меньшиков невольно спросил себя: «Кто сказал, что за деньги нельзя купить всего? В том числе и либеральных взглядов». Вторая рука Алексашкина тоже выглядела логично. Алексашкины – известный своими оппозиционными взглядами род. Еще прапрадед их писал Екатерине Великой письма, которые Августейшая предпочитала разрывать по прочтению, и издавался в «Трутне» Новикова. Но также ни для кого и не было загадкой, почему Тимофей Федорович Алексашкин – предводитель губернского дворянства. Давно была известна исключительная честность данного семейства. И несчастным Гродненским дворянам приходилось мириться со взглядами своего предводителя в обмен на честное ведение губернских дворянских дел.