Живые тридцать сребреников - Петр Ингвин

Она вытащила руку и приглашающе похлопала рядом с собой ладонью.

Ноги не держали, Сергей почти рухнул на траву.

— Ты мог бы изменить Мире?

Амелия смотрела жадно, как хищник на травоядное. Но она всегда так смотрела.

Вопрос не сразу дошел до сознания. Сказанное нужно рассматривать как праздное любопытство или как предложение?

Ответ в любом случае один:

— Нет.

— Я в тебе не сомневалась и рада, что оказалась права. Люди меняются, время их портит. Но не тебя. Хорошо, что ты прежний. Буду ждать, когда ты поймешь то, что давно понятно окружающим, а пока — вопрос: что же ты здесь делаешь без своей ненаглядной партнерши?

— Мира ушла по делам, я вышел прогуляться.

— Направление, надо сказать, ты выбрал очень удачное.

Тема смущала, Сергей пошел в контратаку:

— Почему не видно твоего партнера? Ты сейчас с кем?

Амелия приподняла ногу и пальчиками стала играть с краем шортов Сергея.

— Сейчас я в поиске. Партнерство перед отлетом мы по старой памяти провели с Гансом, о чем я жутко жалею. Он меня, конечно, любит, любит до сих пор, хотя мы очень долго жили с другими… Казалось, его ревность давно прошла, а он чуть мне плешь не проел. В общем, разругались, как всегда. До конца срока кое-как друг дружку дотерпели, затем он собрал вещи и вместе с Гердой и ее нынешней половинкой отправился куда-то на Фомальгаут. Это все Герда придумала. «Лучше, — говорит, — быть первой на Фомальгауте, чем последней в Столице». У нее большие планы в отношении карьеры, после учебы ее там же пристроят чем-то руководить, а брат с партнером будут помогать — создавать ядро будущего клана.

Амелия все так же любила «обмыть косточки» знакомым, и пока она говорила, ее ступня попыталась забраться Сергею в шорты. Он развернулся и, как окружающие, лег животом на траву. Правда, он был единственным, кто одет, но внимания это не привлекало, здесь привыкли ко всему.

Амелия тоже перевернулась. Теперь оба смотрели вперед, прямо перед их глазами возвышалась вышка для ныряния, где готовилась к совместному прыжку парочка, похожая на Сергея и Амелию. Точнее, девушка походила на Миру, но Мира никогда не оказалась бы в таком месте и в таком виде.

— Еще дома я просматривала списки возможных партнеров в Столице, — продолжала Амелия. — Мне повезло. Здесь, в институте, куда я вылетала, остался без партнерши один из преподавателей. О лучшем варианте нельзя было мечтать. Я списалась с ним, и мы одновременно подали заявки. Все получилось. — На губах Амелии на миг возникла усмешка, отдававшая некоторой горечью. — Точнее, все должно было получиться. Я прилетела в Столицу, и уже в лайнере получила сообщение: мой партнер на несколько лет отправился в срочную командировку в другую звездную систему, а его место в институте временно займет более молодой, но женатый.

Действие перед глазами разворачивалось. Вышка для прыжков — самая высокая точка парковой зоны, отчего казалось, что чуть ли не все отдыхающие смотрят именно туда. Ничуть не смущаясь ни собственной наготы, ни множества привлеченных взглядов (что для Сергея было непривычно и даже немного дико), парень и девушка взялись за руки, прижались друг к другу и с красивым переворотом дружно рухнули в уносившийся в нижние ярусы поток.

Издалека девушка действительно напоминала Миру — такая же светлая, золотоволосая, с обаятельной улыбкой и обнимающим весь мир чистым взором.

Но Мира никогда не сделает так, как эта девушка с вышки.

А Сергей? Пригласи его сейчас Амелия или одна из лежавших рядом соблазнительных чаровниц, которые просто не понимали манящей притягательности своего вида для неискушенного человека — если кто-то из них пригласит прыгнуть вместе, он согласился бы?

Нет ответа. Серьезно, нет, потому что он не знает, как поступил бы. Ничего подобного в его жизни еще не случалось. Сергей знал, как надо бы поступить в такой ситуации, и одновременно знал, как хочется поступить. Ответы различались кардинально.

— Я поинтересовалась, почему меня не отправили вместе с партнером, — занятая своими проблемами, продолжала Амелия, — и выяснилось, что комиссия по здоровью разрешила нам быть вместе лишь на время, пока я учусь в институте. Дальше — только если все сложится и планы на будущее совпадут. Это, как они выразились, страховка от незрелых решений и плохо обдуманных поступков. Командировка моего несостоявшегося напарника оказалась научной, необученный человек там был лишним, и моему недо-экс-приятелю разрешили существующее как раз для таких случаев нестандартное партнерство — чтобы здоровье не страдало, когда человек уезжает далеко и надолго. Он уехал с какой-то старой мымрой-астрофизиком, а мне посоветовали ждать единого дня или искать среди случайно освободившихся. Представляешь? Из кого теперь выбирать? Если человек освободился случайно, то партнер или изменил, или умер, в обоих случаях у человека трагедия, и ему не до моей нерастраченной любви.

В конце речи в качестве иллюстрации «нерастраченного» Амелия со сладким потягиванием прогнулась в пояснице и развернулась к Сергею рельефным фронтом. Поза получилась донельзя раскованной, искушающей и томной, в ней ощущалось некое ожидание. Ожидание чего? Вопрос об изменах прояснили первым, возвращаться к нему бессмысленно, ответ будет тем же. К тому же, Амелия не из тех, кому интересна, как она сама раньше выражалась, «физика без лирики», то есть гормональным дисбалансом не страдала. Неразборчивые в половом плане экземпляры иногда встречались, но они мешали общественному спокойствию. Чтобы не доводить до принудительного лечения, неприспособленные к устоявшейся морали бедолаги сами обращались за помощью в комиссию по здоровью — для фрагментарного, почти незаметного для организма вмешательства в психику и физиологию.

По мнению Сергея, Амелия существовала на грани нормы и болезненного психоза. То, что она вытворяла, когда жили вместе, не лезло ни в какие ворота. Даже комиссару, если бы вдруг дошло, поведать об этом язык бы не повернулся. Счастье, что сейчас не существовало, как в былые времена, боровшейся с перегибами и инакомыслием нравственной полиции. Иначе всевидящие видеокамеры, которыми напичканы не только общественные помещения, но и личные, не выключались бы в квартирах, когда они не требуются, и очередная вселенская инквизиция или пресловутый Большой Брат следили бы за каждым словом и движением. И переполнялись бы тюрьмы, и горели костры…

Перевороты, казни, политические дрязги, устранение неугодных — все осталось в прошлом, раздираемые ненавистью и страхом планеты принимали водные принципы, и прежние проблемы забывались, как дурной сон. И если Амелия умело балансировала, четко зная, где остановиться в своей любви к эпатажной чрезмерности, то Мира… Даже объяснить сложно. В трех словах: она была другой. Во всем. Сергей не понимал желание Миры жить не по правилам, ее сумасбродная и нелогичная вера шла против этики, построившей человечеству золотой век. С точки зрения морали это было преступлением. О преступлении, даже еще не совершенном, требовалось сообщить. Общее благо строилось именно на самосознании каждого члена общества, на его твердой позиции и верности этическим правилам. Нельзя стрелять в слонов, на которых держится мир. Тем более, нельзя топить черепаху, на которой стоят эти слоны. Древние представляли мироздание довольно глупо, но эта картинка чудесно подходила для иллюстрации еще большей глупости. Чего добивается Мира? Чтобы вместо работы люди ходили в храм? Чтобы вместо наслаждения в постели — молились? Вместо разнообразных партнерств — глядели как Сергей на творившееся на пляже, то есть, как на запретный плод, который сладок именно потому, что запретный?