Живые тридцать сребреников - Петр Ингвин

Сергей отвел глаза от игроков и отдыхающих.

— Просто любопытно. У нас такого нет.

— А ты хочешь, чтоб было?

— Я всего лишь сказал, что у нас такого нет, и ничего не имел в виду.

Честно говоря, он сходил бы просто на экскурсию, но об этом не могло быть речи. Позиция Миры была твердой. Отведя Сергея от пляжа как можно дальше, в объяснение этой позиции она процитировала апостола Иоанна: «Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего».

Похоть очей приравнивалась к похоти плоти. А еще там было: «Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную». Сурово. А с другой стороны — что может быть лучше? Ни на кого, кроме Сергея, Мира отныне не посмотрит плотоядным взглядом. Впрочем, она и на него так не смотрит, но это неважно. Посмотрит. Весна придет.

А с другой стороны…

Для человека, который всю жизнь принужден ходить одетым и наготу считать распущенностью, попасть в рассадник иной, намного более распространенной и устоявшейся в других мирах морали было событием будоражащим и необычным. Здесь никто ни на кого не обращал внимания, можно ходить как раздетым, так и одетым, или полуодетым, никто слова не скажет. На пляже студенты, преподаватели, а также работники и посетители институтского квартала лежали на песке, играли в волейбол, боролись, ныряли с вышек и с рук друг друга, купались, в рукаве с управляемым течением плавали на скорость, на искусственных волнах катались на досках, а самые дерзкие ныряли в водопад или пытались удержаться на его краях балансируя на таких же досках для серфинга. Улетевшие с потоком воды в нижние ярусы через некоторое время поднимались на лифтах или на тросах — сияющие, мокрые, счастливые.

Казалось, что именно здесь, на пляже, гейзером бьет жизнь, столько лет пролетавшая мимо. Нестерпимо хотелось присоединиться к веселому безобразию и хотя бы раз попробовать все: бесцельно полежать под мягкими горячими лучами, попинать мяч командами «мальчики против девочек», «курс на курс» или «факультет на факультет», побороться в очерченном на песке круге с доставшимся по жребию соперником, поплавать и понырять с беззаботной толпой, показать силу воли и провалиться в бездонную воронку — головой вниз, с замиранием сердца, с единственным желанием, чтобы не пришлось ничего восстанавливать, потому что завтра нужно идти на учебу…

Мечты, мечты. «Если глаз твой соблазняет тебя…» А он действительно соблазнял. Сергей в таких случаях поступал просто, он ставил себя перед выбором: что важнее, объект внезапной хотелки или Мира?

И оказывалось, что выбор — несусветная глупость. Ответ был очевиден. Выбора не было.

* * *

Вечером Мира ушла куда-то. Она пошла одна, предлог — договориться о крещении. Сергей отпустил. Ничего не дернулось в душе, наоборот, сердце наполнила затаенная радость: наконец-то можно сходить на пляж.

Вечер в Столице был понятием условным, он означал время между жарким (для жителей, ранее привыкших к другому климату) днем и теплой ночью. Ночь здесь, в отличие от Калимагадана, знаменовалась сменой света на разноцветные сумерки: ушедшую за горизонт Лусиферию, главное местное солнце, сменяли несколько близких звезд, их освещения хватало, чтобы слово «темнота» с ночью не ассоциировалась. Сутки в Столице равнялись стандартным земным, сто лет назад для этого даже притормозили вращение планеты. Ученые и политики считали, что оно того стоило, хотя пришлось ликвидировать последствия нескольких природных катаклизмов. Теперь Столица стала новой Землей, и этот статус закрепился почти официально. Возможно, когда-нибудь человечество просто забудет, откуда началось расселение. На многих планетах это забыли уже сейчас. Если бы не справочники и хроники инфомира, то забыли бы и другие, в учебниках истории упоминания о прародине с каждым годом сводились к минимуму. Который стремился к нулю. Забыть полностью не получалось по простой причине: где-то в Галактике жили на новых планетах еще неизвестные потомки землян и в состоянии анабиоза продолжали полет настоящие земляне, при встрече их никто не убедит, что родина человеческой цивилизации находится в другом месте.

Впрочем, кто знает? Может, и убедит, если постарается. Кому поверят больше: своим промороженным мозгам или Конфедерации тысяч планет? Закон больших чисел никто не отменял. И даже если первое поколение назовет это чушью, то позже поверит соблазненная перспективами подрастающая молодежь.

Сергей надел шорты с цветастой майкой и поднялся наверх.

На пляже царили безмятежность, веселье, задор и азарт. На лужайке у входа, у самой кромки песка, попирали животами сине-оранжевую травку несколько студенток, сидевший к ним лицом парень с забавной мимикой рассказывал что-то, девушки смеялись. На приближавшегося Сергея глядело множество ног и не ног, только что вылезшие из воды, они сверкали подсыхавшими каплями на не знавшей купальников коже. Одна девушка, с ближнего к Сергею краю, лежала отдельно — видимо, присоседилась к сложившейся компании, но еще не познакомилась.

Вдоль позвоночника, несмотря на жару, прокатилась ледяная волна.

Белый шоколад под перчиком. Золото длинных волос. До боли знакомые обводы — молочно-нежные, родные, сводящие с ума — открытые всем взорам. Любимые и ненавистные. Желанные, несмотря ни на что, всегда, что бы ни случилось.

Мира? Здесь?!

Сергея словно о стеклянную стену ударило. Лучший выход — сбежать. Ничего не было. Как всегда. То, о чем не говорят — не существует.

И она не узнает, что он ходил сюда без нее.

И все же: почему она пришла сюда без него?

Неплохая у партнерши получилась «встреча со священником». Сделать вид, что ничего не видел, и уйти — позор. Она — на пляже и раздета. Он — хоть и в легкой, но в одежде. Если уж выяснять отношения, то делать это нужно сейчас, когда все козыри на руках. Притворявшаяся святошей Мира застигнута на месте преступления. Никогда не будет положения выигрышней. Он, конечно, простит ее, как простил бы ей все и всегда, но сначала нужно выжать из ситуации максимум.

Несколько шагов по траве оказались слишком гулкими и агрессивными. Рассказчик умолк, все оглянулись на Сергея. В том числе и…

Душу вывернуло, связало в узел и покромсало на кусочки.

— Привет. — Амелия перевернулась на спину и заложила руки за голову. Глаза смеялись. — Вырвался, наконец? Сбежал, что ли, от своей мегеры? Одного она тебя сюда не пустила бы.

Фигура — Миры, лицо — как у Миры, глаза — формой и цветом — тоже, но взгляд… Мира никогда не смотрит так откровенно.

Теперь отличия бросались в глаза. Их было много — мелких, но явных, незамеченных только из-за взведенных нервов. Надо же так ошибиться. Закон запрещал копировать другого человека полностью, и Амелия не нарушила запрета. Но она постаралась. Сергей же сказал недавно, что ему в Мире нравится все. Без сомнения, Амелия захотела понравиться.