Причуды богов - Елена Арсеньева

– Еще что?! – недовольно выкрикнулЖалекачский. – Нет такого закона, чтоб в моем замке кто-то наводил своипорядки! Я признаю только один salvum conductum – мною самим выданный!

– Согласитесь же, сударь, что затруднительномне было получить от вас сию бумагу, не видевши вас ни разу прежде, –мягко возразил гость. – Однако же смею предположить, что подпись на семлистке окажется и для вас значительна и заставит отнестись к подателю сего суважением.

– Ну и чья там подпись? – проворчалЖалекачский. – Ежели судить по вашему, сударь, платью, то уж никак неменьше, чем турецкого султана!

Раздалось по углам угодливое хихиканье,которое, впрочем, тотчас же и смолкло, ибо в смуглом лице незнакомца былонечто, не располагавшее к насмешкам над ним.

Пан Жалекачский все еще стоял набычась и небрал бумагу, и вдруг Юлия догадалась: дракон-то неграмотен! Домашний капелланнаучил его нескольким словам по-латыни, которые ему пригодились кактосты, – вот и все образование высокородного шляхтича! Ей ужаснозахотелось взять письмо из рук «эфиопа» и прочесть вслух для посрамленияЖалекачского, но уж это-то, конечно, было бы сверх всякой меры! Тем паче чтохозяин наконец-то принял бумагу, повертел ее так и этак и сунул какому-тошляхтенку, который с видимым усилием отличил начало письма от конца, что-топочитал про себя, старательно шевеля губами, и вдруг воскликнул:

– Ох, пан Жалекачский! Не солгал сей пан!Здесь подпись генерала Колыски!

Дракон надолго отвесил челюсть и с великимтрудом вернул ее на место:

– Генерал Колыска?! Да это же мой старинныйзнакомец! Сподвижник самого Косцюшки [50]!Вы, сударь, человек Колыски?

– Осмелюсь представиться – специальный курьергенерала, поручик Вацлав Ржевусский к вашим услугам, панове!

Он картинно склонил голову, обмотаннуюкакой-то белой тряпкою, перехваченной на лбу черным ободком с ненавистной Юлиитрехцветной кокардой, щелкнул каблуками, отчего мягкие складки его одеяниязаколыхались, словно дамское платье в танце… И тут Юлия разозлилась на себядонельзя, ибо, заглядевшись на сего своеобычного визитера, она упустила времядля бегства: пан Жалекачский вновь повлек всю честную компанию к столу. Путь кспасению был отрезан.

При страсти к забавам и весьма своеобразнопонимаемому гостеприимству паны шляхтичи очень мало заботились об удобствах длясвоих гостей. Плясуны и питухи валились после пира где попало, иным приходилосьночевать на дворе (по летнему времени), а зимой расползаться по ближайшимкорчмам, погребкам, подвалам, спать в помещениях для прислуги, под лестницами,рядом с собаками – словом, где свалит с ног последняя усталость. Даже дляженщин не было пристойных помещений. Сие считалось общеизвестным и само собойразумеющимся, и потому, когда пани Жалекачская вчера самолично проводила Юлию внормальную постель (предварительно согнав с нее какую-то свою родственницу) ираспорядилась подать две чистых простыни, это можно было считать верхомвезения.

Юлия, у которой после нескольких глотков вина(пришлось-таки хлебнуть, пан дракон пристал как банный лист!) смертельноразболелась голова, едва нашла в себе силы поблагодарить пани Катажину,недоумевая, откуда такая заботливость. Неужто хотела удалить Юлию подальше отчерных, жгучих глаз привлекательного гостя, который сумел завладеть вниманиемвсей компании? Он был подобен неведомой красивой птице, залетевшей вобшарпанный курятник, а потому неудивительно, что и Юлия на него частенькопоглядывала – причем с чувствами весьма смешанными. Конечно, приятно былослышать столь прекрасную французскую речь; вдобавок пан Ржевусский довольно милопел новейшие романсы, к несказанному восторгу хозяйки… Однако когда он завелвместе с хором пьяных гостей «Ще Польска не сгинела!», настроение у Юлииначисто испортилось. Ведь пан Жалекачский и его компания, которым вдругразохотилось побеседовать на темы высокой политики, навели гостя на разговор оположении дел на фронтах, и тот, со знанием предмета, подробно поведал, что всамой Варшаве под ружьем до четырех тысяч человек национальной гвардии, местогенерала Хлопницкого во главе армии занял князь Радзивилл, а к Пултуску иСероцку выдвинуты две дивизии, чтобы противостоять главным силам русской армии,которая несколькими колоннами проникла между Бугом и Наревом. Впрочем,Дибич-Забалканский, командующий русских, не обратил должного внимания наобеспечение войск продовольствием, и это отозвалось немалыми затруднениями.

– Русские – все быдло и… и быдло, –мрачно изрек пан Жалекачский, набычась и обводя всех взглядом налитых кровьюглаз.

«Грязная свинья!» – уже готово было слететь сязыка Юлии, однако она успела подхватить за самый кончик хвостика этобезусловно правдивое, однако же смертельно для нее опасное выражение иприберечь его до лучших времен: невозможно даже и вообразить, что сделала бы сней орда этих дикарей, узнав, что она – русская, даже только заподозрив сие!

Однако в компании нашелся все же человек,осмелившийся возразить хозяину.

– Отчего же это все? – веселопоинтересовался Ржевусский, играючи нарезая огромный ломоть поросятины накрошечные, почти неразличимые взором кусочки и изящно отправляя их врот. – Есть и среди них замечательные люди. Скажем, Винцент Грушевский,Теодор Гоголевский…

– Полно брехать! – перебил чей-торасползшийся голос. – Это польские фамилии!

– Совершенно верно. – Ржевусский отвесилв ту сторону легкий поклон. – Однако подлинно эти люди зовутся ВасилиемВолковым и Федором Кучеровым. Я мог бы назвать еще многих перебежчиков изрусской армии, которые оказали нашему делу истинную подмогу. Их вдохновляетлозунг, предложенный Лелевелем: «За вашу и нашу свободу!»

«Предатели!» – с негодованием подумала Юлия, стакой ненавистью вонзая нож в поросятину, что из-под лезвия во все стороныполетели брызги нежного мяса, и тут же почувствовала, что глаза Ржевусскогоустремлены на нее.

– Однако же вы, безусловно, правы, мсьеЖалекачский, – приятным голосом проговорил он. – Русских надо всегдадержать в ежовых рукавицах, без палки и плети к ним нельзя и подойти. Не зря жегенерал Аракчеев, ближайший человек императора Николая, предложил всю Россиюпревратить в военные поселения – только так можно справиться с русской ленью ирасхлябанностью. Однако дивный вкус этого мяса, – он воздел на вилкукрошечный кусочек, – напомнил мне очаровательную историю, связанную сэтими военными поселениями. Ее рассказал мне Леон Сапега [51].