Вишневая - Линн Берг

— Идем, — протянула она руку, — нужно возвращаться. Здесь холодно.

Что думала сама Есеня, оставалась загадкой. Хотелось бы влезть к ней в голову и разобраться, потому как ее поведение напрочь сбивало приборы внутри самого Дани: то она с готовностью прижималась к нему в попытках утешить, то придерживалась тактики избегания и тотального игнорирования. Пойди разбери, что происходило в ее загадочном мозгу и какие шестерёнки там вращались.

Неведение раздражало. Быть может, он просто себя накручивал, когда как сама Вишневецкая могла вообще не задумываться о подобном. Но дальше так продолжаться определенно не могло.

Завтра наверняка он будет себя за это ненавидеть, но куда больше он будет корить себя, если не попробует.

Обхватив холодное лицо теплыми ладонями, Даня притянул ее к себе. Все произошло как-то смято, спонтанно, неожиданно. Она едва успела запрокинуть голову, как он накрыл ее сухие, чуть обветренные губы своими.

Вышло слишком сумбурно. И тихо. Пугающе тихо.

Наверное, оно должно было быть иначе — оглушающе громко, неловко, стыдно. А оно спокойно как-то, будто так и положено. Все получилось с пугающей легкостью, по наитию. Казалось бы, за такое нахальство Есеня должна была просто оттолкнуть его, влепить пощечину может, или просто сбежать, но она только прижалась еще ближе, приоткрываясь со смущением навстречу. И от этого внутри все вдруг охватило огнем.

И враз стало как-то плевать на окружающих, с любопытством озирающихся на них в темноте. Стало плевать на холод, на последствия. От тихих, едва различимых стонов Вишневой в его губы срывало последние тормоза. В кулаке смялся подол короткой юбки. Хотелось задрать его повыше, прикоснуться к ней там, почувствовать сквозь тонкую ткань белья, насколько сильно она возбуждена.

Кто бы сказал ему раньше, что на вкус она будет настолько великолепна. Возможно, не ходил бы так долго вокруг да около как последний баран.

Если бы не люди вокруг, он бы точно не сдержался, просто не смог бы. Но оторваться пришлось: силой разорвать контакт, заглядывая в эти невозможные, поддернутые опьяняющим возбуждением глаза.

— Наш домик рядом со склоном, — запыхавшись, пролепетала она в его губы.

— Мой номер ближе.

* * *

Добраться до номера, как выяснилось, не такая уж и легкая задача. В отсутствие света продираться сквозь коридоры и лестницы приходилось вслепую, то и дело спотыкаясь о пороги и ступеньки. И хоть отчасти это было даже забавно, сердце в грудной клетке с каждым новым шагом разгоняло по кровеносным сосудам тревогу. Чем ближе был заветный номер, тем сильнее в кости начинали вгрызаться сомнения. Что они оба творят? И как это вообще вышло?

В голове разноцветными мотыльками мельтешили самые разные мысли, перебивая и отталкивая друг друга. Густые пары алкоголя закладывали уши. Идеальный вакуум в черепной коробке вызывал назойливую боль где-то в висках и затылке.

Они могли пожалеть об этом. Они обязательно об этом пожалеют. С приходом рассвета пелена обязательно спадет с глаз и на плечи тяжелым покрывалом навалится осознание. Но разбираться с этим предстоит другому Дане — трезвому, обстоятельному и ответственному и другой Есене — собранной, закрытой и вечно задумчивой. Сегодня они друг для друга — идеальные незнакомцы, которым легче притворяться, что все это ничего не значит и не имеет никаких последствий для будущего.

Ключ не с первой попытки влез в замочную скважину, упрятанную под датчиком для карты. В двухчасовой напряженной беседе с администратором Миронов к своей же удаче успел позаботиться о том, чтобы позже без проблем попасть в номер.

Едва с порога обдало искусственным запахом еловых веток, древесины и свежего постельного белья, как решительность, ярко вспыхнув, начала вдруг спешно гаснуть и растворяться в воздухе. Наваждение известковым осадком осыпалось на холодный пол.

Даня сглотнул. С чего бы ему сейчас нервничать? Текилы в крови было достаточно, чтобы послать к черту сомнения. И все же он медлил.

— Ух ты, надо же. Из твоего окна вид получше, чем из наших.

Есеня полупрозрачной тенью проплыла вглубь комнаты, небрежно сбросив по привычке обувь у порога. Она вот не в пример Миронову казалась совсем не встревоженной, напротив, от нее длинным шлейфом тянулось совсем непривычное спокойствие.

— У тебя это впервые?

Из-за сухости в горле голос отдавал хрипотцой. Пожалуй, о таких вещах стоило бы уточнять заранее.

— Нет.

Ответ она швырнула с потрясающим безразличием, будто это какой-то малозначительный пустяк. То есть как это «нет»? Образ прилежной Вишневецкой, любую свободную минуту проводящей сидя дома за учебниками, укладывался в голове куда охотнее, чем мысли о том, что она вообще когда-то решилась допустить к себе постороннего. Да еще и настолько близко. Миронов не в счет, разумеется.

Едва ли то, что он ощутил было ревностью, скорее удивлением: Вишневецкая и не девственница? Воистину вечер удивительных открытий.

— И кто был первым?

— Поперечный шпагат, — с усмешкой отозвалась Есеня.

Даня хмыкнул. Разумеется. Расхожая в узких кругах шутка, что все гимнастки поголовно дарили невинность спортзалу. Отчасти, так и было, вот только едва ли причиной тому были напряженные тренировки. Узкое пространство и бесконтрольное буйство гормонов создавало идеальную среду для развития случайных половых связей, как бы старательно ни пытались скрыть этот неудобный факт все причастные. Может и сама Есеня успела когда-то столкнуться в случайном контакте с кем-то таким же зеленым и безбашенным, как до нее сталкивался Миронов и целая вереницы спортсменов до этого. Жизнь между спортзалом и домом иного выбора будто бы и не предполагала.

Она наверняка успела разглядеть что-то в его лице, понять превратно и, возможно, одуматься. Но Вишневецкая только сократила между ними расстояние и с едва заметной улыбкой неловко проронила:

— Это был парень с потока. На первом курсе. Но не переживай, чтобы его переплюнуть, много стараться не придется.

Ладонь легла на ее шею. Под пальцами чувствовались выпирающие из-под кожи позвонки. Миронов медлил. Оставлял ей шанс все хорошенько обдумать. Если прямо сейчас она сбежит, он поймет. Осуждать ее за такой поступок не станет, ведь так было бы правильнее.

В холодном северном-ледовитом океане его глаз плескался невысказанный вопрос: «ты действительно хочешь этого?». Ответом послужили робкие пальцы, закрадывающиеся под футболку, и теплые губы на его губах, замыкающие контакт.

До кровати они добрались в два широких шага. Футболка смятым комом отлетела в угол комнаты. Послышались неловкие попытки Есени стянуть с себя узкий топ, который, как назло, упрямо отказывался слезать с плеч. В ее дерганных движениях читалась нервозность, но отчего-то это даже больше заводило. Растрепанной, чуть запыхавшейся и раздраженной она казалась ему в эту