Вишневая - Линн Берг

ожиданиям выдать очередную порцию нотаций о том, что не следовало заставлять семью нервничать, она только обняла дрожащие плечи дочери и прижала к теплой груди.

— Я была на горе, — голос предательски отдавал холодом, как ни пыталась Сеня выдавить из себя хоть каплю радости, — потеряла вас.

Отстранившись, мать окинула ее оценивающим взором. Где-то глубоко в провале зрачка вспыхнуло непонимание:

— А что на тебе надето?

— Одежда, мам.

— Не припомню у тебя таких вещей, — задумчиво отозвалась она.

— Ты хочешь сейчас обсудить мой гардероб?

Если ее слова и вызвали недоверие матери, высказывать она его не решилась. Вместо этого Елена Владимировна насильно улыбнулась сквозь поджатые губы и спешно перевела тему:

— Собирай вещи, поедем-ка домой.

— Но ведь у нас еще три дня оплачено.

— Хватит с нас этой базы, — с явным раздражением подал голос отец, — организация тут отвратительная, администратор беспомощный. Потребую возврата за испорченный отдых.

«Оно и к лучшему», подумала тогда Есеня, «расстояние прояснит мысли, позволит все хорошенько обдумать».

Она согласно кивнула и тихо прошмыгнула в свою комнату. Руки бестолково начали засовывать вещи в рюкзак, комкая и утрамбовывая их как попало, лишь бы поскорее со всем покончить. Одежда, одолженная Кирой, рухнула в какой-то помятый пакет. Как стоило поступить с ней дальше Вишневецкая, признаться, не понимала. Искать новоприобретенную знакомую по всей базе она желанием не горела, передавать в руки администратора тоже: ее номер она все равно не запомнила, а фамилию как-то не уточнила. Всучить пакет в руки Миронову… Мысль обожгла Есеню, и та со злостью затолкала вещи в переполненный рюкзак. Одежда при сложившихся обстоятельствах были не самой насущной проблемой. Она могла разобраться с этим и дома.

Убраться отсюда скорейшим образом, и не думать ни о чем — вот, что было важно.

На трассу они выехали уже затемно, когда по небу рассыпались тусклые звезды и выкатился бледный круг луны. В сумерках снег цвета индиго длинным ковром расстилался до самого горизонта. Острые иглы елей впивались во мрак, разрезая пространство неровными штрихами.

Родители в уставшем молчании смотрели на дорогу. Пашка, едва машина двинулась с места, провалился в глубокий сон. Есеня же сжимала в руках телефон в ожидании, пока тот не сможет ухватиться за связь. Изолированность от внешнего мира вгоняла в уныние и старательно давила чувством неопределенности. Сеть обнаружилась через каких-то пятнадцать минут, но вместо ожидаемых сообщений от Насти, на экран настойчиво запросились бесконечные вереницы оповещений от Миронова.

Дыхательные пути на уровне трахеи сдавил невидимый наручник. Наверное, она должна была что-то ощутить в этот момент — тревогу, отчаяние, стыд, гнев — но внутри вопреки всему царила тишина. Абсолютная. Последние эмоции застыли на морозе по пути к домику.

Есеня смахнула сообщения, так и не удосужившись их прочесть, и устало навалилась на прохладное стекло. Мысли занимала лишь долгая перспектива дороги и однотипная диорама заснеженного леса. И больше ничего. Касаться иных тем она себе запретила.

«Как дела?» все еще висело посреди экрана.

Рука бездумно отбила «нормально» в ответ, хотя до нормального было ой как далеко.

Никак. Вот как у нее дела на самом деле. Пусто, глухо и тоскливо, будто вместо девушки Миронова по коридору промчался дементор и высосал долгим поцелуем все жизненные соки и любое воспоминание о крупицах радости из Вишневецкой.

Дерьмовое чувство.

Дерьмовее были лишь сообщения от Дани, который старательно делал вид, что ничего не случилось. Его эти дежурные «как дела?» и «что-то случилось?» резали больнее хорошо заточенного ножа. Неужели он и правда считал, что каким-то неведомым образом ей удалось разминуться с Наташей? Что она успела отойти на достаточное расстояние, чтобы не слышать громкой, истерической тирады из-за запертой двери?

Есеня со злостью сдавила между пальцами карандаш.

Пускай и так. Но что мешало просто и честно во всем сознаться, вместо того чтобы корчить из себя саму непогрешимость?

Все же некоторые вещи с годами не менялись: беспечность на грани мудачества из Миронова никуда не делась. Все это время она терпеливо сидела в нем, выжидая правильного момента. И вот он настал, стоило только Есене дать слабину и повестись на его долбанное очарование.

Карандаш в руках протестующе затрещал. Встрепенувшись, Вишневецкая уставилась в окно. В квартирах соседней пятиэтажки поочередно вспыхивал свет, рассеивая сгустившийся мрак. Тишина, воцарившаяся в голове, заставила поежиться. Нельзя. Нельзя останавливаться. Смахнув с глаз усталость, Есеня вернулась к конспектам.

* * *

Иногда Даня еще предпринимал слабые попытки дописаться до нее. Редкие и крайне раздражающие. Заблокируй она его сразу, беспомощно расписалась бы под затаившейся внутри обидой. Тактика игнорирования давалась ей куда сложнее, хоть и приносила порой чувство злого торжества.

Пока длилась сессия, не было нужды посещать спортзал и сталкиваться с ним лично, не было необходимости ходить на пробежки по утрам и рисковать случайно наткнуться на него где-то посреди маршрута. Обманчивое чувство расстояния неоправданно селило где-то под ребрами ощущение своей недосягаемости, изолированности от внешнего мира и его проблем.

Нехотя, Есеня признавала, что сделала все возможное, чтобы с головой погрузиться в глухое отрицание всего случившегося. Словно, если не думать обо всем этом, оно разрешится как-то само, без нее. За две пролетевшие недели тело научилось жить на полном автомате: поглощать информацию байт за байтом, разговаривать с родителями, будто ничего не изменилось, сидеть покорно на консультациях и впитывать-впитывать-впитывать. Силы растрачивались на что угодно, кроме чувств. На них не оставалось времени. Она засыпала, просыпалась и делала то, что обязана, о личных желаниях речи больше не шло.

Мать, с удивлением обнаружив невероятную работоспособность дочери, усмирила пыл и даже позволила себе отсыпать чайную ложку похвалы в ее адрес. В кой-то веке Есеня сумела оправдать ее ожидания. Это стало очевидно, стоило только заметить, как Елена Владимировна привычно требовательный тон сменила на осторожно-заботливый. Ради такого отношения стоило всего-то начисто забыть о собственных потребностях и автоматизировать свое существование до той степени, чтобы стать подобием живого робота.

Постепенно жизнь как-то незаметно вошла в новый, незнакомый поток. Потянулась третья неделя. До конца сессии осталось каких-то два экзамена. Ценой бессонных ночей в зачетке красовались две аккуратно выведенные пятерки по экономике и основам предпринимательского дела. Радости, впрочем, от них не ощущалось.

Злополучную логику она сдала практически блестяще. Практически, потому что Игорь Иванович, к несчастью для Вишневецкой, обладал отличной памятью, и все легкомысленные разговоры Есени и Иры Исевой были надежно зафиксированы в его старческой подкорке, о чем он не преминул упомянуть раз этак пять. Доказывать, что ее полная незаинтересованность в предмете никоим образом