Вишневая - Линн Берг

и подмывало осесть в бессилии на пол и помолиться проведению за собственную потрясающую удачливость и врожденную близорукость матери.

Вишневецкая выждала стратегически еще секунд десять, прежде чем рискнула воровато высунуться из ванной.

— Сама бы я без присмотра не справилась, разумеется, — с неодобрением вырвалось у Есени, — низкий тебе поклон, Миронов.

Удушающая опека матери ее ничуть не грела, скорее раздражала своей навязчивостью. Липкое чувство паники начисто смыло негодованием, стоило только убедиться, что в комнате безопасно. Всклоченная и раздосадованная Вишневецкая напоминала скорее суетливую мышь-полевку, которая никак не могла отыскать заветное место для схрона. Даня в противовес ей был до завидного спокоен, ни одной задумчивой морщинки на лбу не выдавало тревоги.

— Она о тебе беспокоится.

— Или пытается придушить своим контролем, — возразила она, выхватывая из-под куртки Миронова свою собственную, — вещи довольно похожие, можно легко спутать.

Проклятые ботинки мать так и не заметила. Отчего-то сегодня удача с несвойственным великодушием щедро осыпала Вишневецкую своей благодатью.

— Могло быть и хуже.

— Куда уж хуже?

— Твоя мать хотя бы жива.

Есеня мигом прикусила язык. Наверное, с ее стороны это прозвучало слишком жестоко, и в громких выражениях не было никакой нужды. Порой обида на навязчивость и маниакальную потребность мамы в опеке затмевала маревой пленкой все прочее, начисто отсекая мысли о том, что некоторые лишены и малой доли материнской любви даже в самом неприятном ее проявлении. Вот только быть за это благодарной у Вишневецкой отчего-то до сих пор не получалось.

Наскоро обувшись, она сбила с плеч наваждение. Все это — бесполезная патетика, и времени на нее не было. Нужно было как можно скорее слететь с лестницы и броситься прочь, подальше отсюда, чтобы у семьи и мыслей не закралось, что Есеня имела достаточно смелости, чтобы не ночевать дома.

— Мне пора.

Голос Дани неожиданно настиг ее у порога.

— Не жалеешь о том, что случилось?

Она замерла, крепче сжимая в пальцах куртку. Вопрос, лишенный смысла. Оба они знали, на что шли и чем все это может кончиться. Так был ли толк сожалеть, когда это произошло?

— Ни капли, — без раздумий ответила Есеня, оборачиваясь, — а ты?

Он пожал плечами:

— Нет.

Вселенная удивительным образом жонглировала атомами, сталкивая и разводя те в вечном вальсе. Миллионы предлогов должны были сложиться в правильном порядке, чтобы они оказались здесь и сейчас, глядя друг другу в глаза с обнажающей откровенностью. И пусть Вишневецкая никогда не считала себя фаталистом, она смиренно положилась на волю обстоятельств. Вышло так как вышло.

Миронов никогда не был тем человеком, с которым она когда-либо планировала сближаться. Напротив, все ее существо каких-то полгода назад активно сопротивлялось его компании, самозабвенно ныряя во все самые болезненные и раздражающие моменты прошлого. Но вот она здесь, в его номере, растрепанная, едва ли выспавшаяся и до непривычного спокойная. Стыдно не было. Было как-то абсолютно все равно.

— Что ж… — протянула Вишневецкая с неловкой улыбкой, сминая куртку в руках, — до следующего отключения электричества, я так полагаю.

— Надеюсь, все же поводов будет больше, — в тон ей усмехнулся Миронов.

Тихой поступью она просочилась за дверь. Встряхнувшись, Есеня набросила на плечи курточку, но не успела сделать и пяти шагов, как обнаружила, что в холле находится не одна. Из-за поворота показался водопад идеально прямых золотых волос. Большие серые глаза в обрамлении длинных ресниц ошарашенно уставились на Вишневецкую, простреливая ту непонимающим взглядом, будто застали ее на месте преступления. Безупречная, с иголочки одетая незнакомка, еще сохранившая остатки мороза с улицы, неспешно проплыла мимо, нервно сжимая тонкими, музыкальными пальцами лямку крохотной и явно дорогой сумочки.

В мозжечок больно впилась невидимая игла. И хоть ноги отчаянно несли Есеню к лестничному пролету, голова упрямо стремилась обернуться, чтобы поймать незнакомку в поле зрения. Навязчивое, болезненное чувство, что ситуация отчего-то вдруг стремительно начала вырываться из-под контроля, замедляло шаг.

Неподалеку раздался торопливый и нарочито громкий стук в дверь. Есеня затаилась за поворотом, прислушиваясь.

— Наташа?

— Миронов, ты охренел? Это кто был? Что за девка?

Тот газ, что наполнял тело чувством легкости и невесомости, мигом куда-то испарился, а Есеня вдруг ощутила, как беспомощно летит навстречу пропасти и больно ударяется о самое дно. Мысли роем жужжащих ос начали безжалостно впиваться в мозг.

Нужно было всего-то сложить один плюс один и получить неутешительные три в итоге. Кто-то был тут явно лишним, и этот кто-то очевидно не ошарашенный и онемевший от неожиданности Миронов и уж точно не названная им Наташа с фарфоровым личиком и огромными, кукольными глазами.

— Давно ты трахаешься с кем попало? — донесся истеричный, срывающийся визг из-за закрывающейся двери.

В грудь словно закачали азот, остужая внутренности до критических температур. Ни вздохнуть, ни выдохнуть. Только бежать, уноситься прочь по раздражающе длинным коридорам, пока самообладание окончательно не оставило, лететь сквозь лестничные пролеты на первый этаж в двери, навстречу свежему воздуху.

По лицу полоснул холодный ветер. Мороз, мигом пролезший под тонкую ткань майки и чулок, привел в чувства. Нужно было вернуться домой. Как можно скорее. А остальное потом… как-нибудь потом…

Глава 16

Неделя пролетела в невнятном бреду, похожем на густой сигаретный дым. Он плотно набивался в черепную коробку и мешал внятно соображать. В сером смоге мир как-то враз лишился красок и привычный для января монохром особенно остро начал бросаться в глаза.

Конец новогодних праздников ознаменовывал начало сессии. Учеба затянула Есеню в бездонный омут, из которого она и сама не особо-то торопилась выныривать. Любое дело, способное занять мысли, спасало от страшной перспективы остаться в тишине и начать обдумывать произошедшее. Учебники, конспекты, лекции, зубрежка, повторение и снова, и снова, и снова…

Она старалась выматывать себя настолько, чтобы сил на размышления о чем-то помимо экзаменов не оставалось. Даже сон с течением времени стал угнетающей необходимостью, которую Есеня старалась игнорировать, пока голова сама устало не кренилась к груди, а глаза не отзывались жжением на попытку прочесть еще хоть строчку. Вереница дней сплелась в один неразрывный миг, который упрямо не хотел заканчиваться.

Где-то в перерывах между зубрежкой написала Настя: зашла с банального «как дела?», а Вишневецкая позволила себе непростительное — замерла на короткий миг и оборвала привычную цепочку действий. Мысли мигом умчались в злополучный день, когда она ворвалась на порог снятого отцом домика растрепанная и в распахнутой настежь курточке, жадно глотая теплый воздух сквозь рот:

— Есеня! Мы тебя потеряли!

У входа встретила мать. Чуть всклоченная, со следами бессонницы под глазами, но непривычно счастливая и улыбчивая. Вопреки