Никто не заплачет - Полина Дашкова

Ксения Анатольевна не переставала поражаться, как изменилисьвремена. Если еще недавно диплом МГИМО был стопроцентным пропуском в светлое,обеспеченное будущее, то теперь даже у выпускников этого престижнейшего вузавозникали проблемы с трудоустройством. То есть, конечно, безработица еесыновьям не грозила. Но мальчики хотели сразу много денег, а ни однагосударственная служба сразу много не давала. Между тем вокруг было столькособлазнов, столько примеров быстрого, легкого богатства без всяких дипломов.Оба сына плюнули на свое элитарное образование, занялись сомнительным бизнесом.Это серьезно беспокоило Ксению Анатольевну, однако она не ждала еще одной бедыв своей семье.

Но беда случилась такая, страшнее которой нет ничего насвете. Погиб Дениска, младший сын. Она не видела его мертвым. Антон привез изПраги маленькую керамическую урну – все, что осталось от ее мальчика. Теперьвсе ее мысли были об одном: она никогда не сможет попрощаться с сыном. Она непонимала, почему Антон не взял ее с собой в Прагу, почему надо куда-то уезжатьсейчас. В голове был тяжелый, мертвый туман.

– Пойдем, мамочка, я тебя уложу. Тебе надо поспать, –услышала она голос старшего сына.

Оказывается, он скормил ей всю тарелку бульона и теперьпротягивал на ладони две маленькие таблетки.

– Выпей, пожалуйста, это седуксен.

Она послушно запила таблетки холодным чаем и, глядя наАнтона пустыми, бессмысленными глазами, спросила:

– Зачем ты это сделал? Зачем ты сжег Дениску?

Антон ничего не ответил. Поднял ее под локти повел вкомнату.

– Раздевайся и ложись. Завтра нам рано вставать.

Когда она легла в постель, он тихонько прикрыл за собойдверь, отправился на кухню, закурил и заметил, что руки дрожат.

– А ведь маму надо показать хорошему психиатру, – сказал онсамому себе шепотом, – как только все кончится, я обязательно найду лучшегоспециалиста.

Захар приходил раз в неделю, брал Колю с собой в город.Первое время водил в кино, потом, когда потеплело и запахло весной, они подолгугуляли, обедали в ресторанах. Иногда за столиком с ними оказывалиськакие-нибудь приятели Захара, с наколками на руках, с золотыми зубами. Изредкапоявлялись женщины, они казались Коле необыкновенно красивыми. Одеты они быливо все заграничное, в ушах и на пальцах сверкали драгоценные камни.

Разговоры обычно велись непонятные, с каждым Захар общалсяпо-разному. С одним говорил строгим голосом, рублеными скупыми фразами, словноприказы отдавал. Над другим посмеивался, как бы про себя. Собеседник незамечал, но Коля всегда чувствовал это.

Только с одним человеком он беседовал как с равным.

Однажды, войдя в зал ресторана «Прага», Коля заметил задальним столиком известного эстрадного певца, которого много раз видел потелевизору. Певец пел на всяких праздничных концертах песни про партию, проЛенина, в общем, идейную муть. Голос его без конца звучал по радио, и винтернате его знал каждый, даже самый последний дебил.

Захар прошел сквозь зал именно к этому столику, и они спевцом обнялись, как старые друзья. Коле певец приветливо улыбнулся, пожалруку, порывшись в карманах дорогого пиджака, извлек маленький заграничныйножичек с несколькими складными лезвиями и протянул Сквозняку:

– Держи, малыш.

Этот красивый удобный ножичек на многие годы стал дляСквозняка чем-то вроде талисмана.

С певцом Захар не говорил о делах. Они смеялись,рассказывали анекдоты, певец сыпал известными на всю страну именами, словношелухой от семечек. На прощание он ласково потрепал Колю по щеке.

– Певец – твой друг? – спросил он потом Захара.

– Почти.

– Он тоже вор?

– Нет. Он – один из самых богатых людей в России. Ему пожизни надо дружить с ворами.

– А если он не будет?

– Станет бедным.

– Почему? Он ведь может поставить хорошие замки, сделать усебя в квартире железную дверь. Захар тихо засмеялся и покачал головой.

– Замки сломают, дверь взорвут, и вообще много есть разныхспособов… А вот если знают, что он со мной и с такими, как я, в ресторанесидит, никто к нему не сунется.

– А что, это все знают? – удивился Сквозняк.

– Кому надо – знают.

Летом детей отправляли в специальный подмосковный лагерь.Жизнь там отличалась от обычной интернатской только тем, что не было уроков иразрешалось большую часть дня проводить на свежем воздухе. А так – те же дети,те же воспитатели.

Место было болотистым, комары жрали нещадно. Если шел дождь,то дети не знали, куда себя деть. В Москве был хотя бы телевизор, а сюда дажекино не привозили. Читать эти дети не привыкли, играть друг с другом взамкнутом пространстве долго не могли. Игры обычно кончались драками иистериками. А воспитатели жили своей жизнью, иногда прикрикивая на тех, ктослишком уж бушевал. Но Коле все это было не важно.

К нему никто не смел подойти близко. Слушалисьбеспрекословно, даже самые неуправляемые. Иногда воспитатели обращались кСквозняку за помощью, и он мог, если хотел, за три минуты утихомирить орущуюпалату. Но это его вовсе не радовало. Коварные подколки и провокации надоели,казались пресными и скучными. В маленьком интернатском мирке он был безусловнымлидером, но равнодушным и молчаливым. Свита ходила за ним хвостом, выполнялакаждое желание, однако желаний почти не осталось.

Власть над умственно отсталыми уже не тешила его тщеславие.Наелся досыта. Это был пройденный этап.

Захар приезжал раз в неделю, привозил фрукты с рынка, новсегда спешил. Поговорить спокойно, как в Москве, не получалось. И Коля ждал,когда же кончится это скучное, дождливое, комариное лето, в котором нетникакого смысла.

Наступил сентябрь, детей привезли в Москву. Коля вздохнул соблегчением.

На короткие осенние каникулы Захар забрал его к себе,договорившись с директрисой. Он жил уже в другой квартире, не в коммуналке, а вотдельной, двухкомнатной, в Черемушках.

Иногда он уходил на весь день, дважды вернулся под утро.Оставлял еду в холодильнике, всегда ресторанную, в блестящих маленькихкастрюльках.

Коля смотрел телевизор, валялся на диване с «Тремямушкетерами» и «Графом Монте-Кристо». Читать ему нравилось, он мог глотать всеподряд, извлекая из прочитанного то, что считал для себя полезным.

– Мозги надо кормить постоянно, – говорил Захар, – иначе онизачахнут. Ты почитай, почитай про этого графа. Есть чему поучиться.