Королева праха и боли - Лив Зандер

сделает меня клятвопреступником.

– Разве она не покидала Бледный двор много раз? – спросил я, поглаживая живот Ады. – Не обходила рынки и таверны?

Прилив крови – по моему приказу – согрел вены Ады, и она уставилась на старуху:

– Ты сообщила людям о наших планах, о нашей поездке? И это стоило мне ребенка?

Орли быстро-быстро замотала головой и с дрожью в голосе проскулила:

– Нет, девка. Вовсе нет.

– Может, и так… А может, и нет. – Я положил руку на поясницу жены. Нужно было действовать, пока гнев ее не утих. – Такова участь всякого лжеца – ему никогда уже не поверят. Иди. Скорми свое тело моему трону.

Но Ада все-таки воспротивилась.

– Нет.

Нет?

Желваки заходили на моих скулах, губы приоткрылись, словно желая воззвать к богу Шепота. Если моя маленькая не может смотреть, как женщина, которая предала ее, понесет должное наказание, то как она сможет сидеть сложа руки, наблюдая за резней…

– Я хочу видеть, как трон поглотит ее. – Слова Ады мигом пресекли все мои мысли и тревоги. – Она знала, что у меня были признаки беременности. О, я никогда не забуду тот взгляд, которым она наградила меня в тот день.

Сердце мое пропустило один удар, потом другой, только чтобы потом застучать быстрее, омывая меня волной облегчения. Да, возможно, лезвие, на котором я балансирую, никуда не делось, но оказалось оно куда толще, чем сперва предполагалось.

– И разве Орли не просила убрать из нее гниль прежде, чем мы уехали? – Я снова погладил живот жены, напоминая ей, чего могла лишить нас эта старуха. – Словно знала, что мы можем… задержаться с возвращением.

– Да. – Короткое, едва слышное слово сорвалось с губ Ады, но потом в ее голосе зазвучало предвестие надвигающейся бури: – Трижды она предавала меня! Угрожала мне троном. А теперь я хочу увидеть ее в нем!

– И то, чего хочет моя жена, она получит. – Я поцеловал возлюбленную в висок. – Орли, ты слышала мою королеву…

Дрожа, как лист на осеннем ветру, старуха шагнула к трону. Сунула голову в отверстие, которое я проделал в спинке, как раз между лордом Тарнемом и капитаном Мертоком. Мда, у них там становится тесновато.

Мигом позже кость сомкнулась, затягивая шею Орли белым зыбучим песком, и она захрипела:

– А-а-а-а… Г-х-р-ррр…

Кость заглушила ее крик, превратив в сдавленное бульканье, а трон тем временем менял форму. Волны густеющей костяной пыли поглощали конечности старухи, вплетая их в спинку под оглушительную симфонию хруста и треска бедренных костей и суставов, включающую также редкие хлопки.

Я был доволен.

Хотя зрелище, конечно, выглядело ужасно, оно лишило Аду дыхания, заполнив пустую грудную клетку… чем-то. Тем, чему я не мог подобрать названия, но от этого спина моей жены выпрямилась, а плечи расправились.

– Хочешь, чтобы я растянул ее конечности, а? – Я уткнулся лицом в изгиб шеи Ады, вдыхая запах минеральных солей: ведь вчера я мыл ее волосы в источнике. – Или проткнем ее органы костями, пускай разрастаются в ней, как корни в разлагающихся телах смертных? Ты только скажи.

Моя маленькая с усилием сглотнула, но покачала головой:

– Нет, этого… Этого наказания достаточно.

Ну, возможно, в другой раз.

Я повел жену к Эфенскому мосту. Всхлипы Орли затихали за нашими спинами.

– Пора нам вызвать на разговор моего брата. Потом мы поскачем в ту деревню, где я нашел тебя. А оттуда – в верховный храм.

Мост уже лежал перед нами, когда ноги Ады застыли:

– Откуда они взялись?

Я медленно повел рукой, приглашая ее осмотреть ряды трупов, выстроившихся вдоль моста. Трупов, вооруженных мечами, копьями, костяными кинжалами.

– Из груд за воротами. Они будут защищать нас.

– Я думала, ни один смертный, кроме детей, никогда больше не войдет на твой двор.

В ее голосе звучало такое удивление, как будто она совсем забыла, о чем умоляла меня целый месяц. Забыла о своих прежних целях.

Хотя возможно, что и забыла.

– Даже боги ошибаются. – Зачем держаться за клятву, данную после смерти женщины, что предала меня трижды – и тем лишить мою жену и нашего ребенка защиты, которой они заслуживают? – Я и отсюда чувствую, что у Эфенских врат собраны значительные силы смертных. Как любезно со стороны первосвященника Декалона обеспечить меня армией и доставить ее к моему порогу. Кроме того, я никогда больше не позволю причинить тебе вред.

Она повернулась ко мне, приподняв бровь:

– Енош, я не могу умереть.

– Но можешь страдать, а ты и так настрадалась достаточно. – Перед нами выросла серая в яблоках кобыла, и я подсадил Аду на лошадиную спину, как делал много раз прежде, и сам занял место за ее спиной. – Терпеть боль плоти – мой долг; а тебя я поклялся защищать от нее.

Я направил лошадь к вратам, повелев мертвецам следовать за нами. Стоны и топот разносились по всему Бледному двору, и мост затрясся от грохота двух сотен лишенных плоти ступней, марширующих к Эфенским вратам.

– Выполняйте приказ вашего хозяина! – Мой крик слился с цокотом копыт, и реквием разрушения улетел вдаль, подхваченный зимними ветрами. – Семерых людей доставить мне, живыми и связанными. Остальных – убить. Убейте всех!

Глава 18

Ада

Убейте всех.

Эти два слова крутились у меня в голове, пока разум пытался осмыслить то, что происходило на моих глазах.

Поток трупов захлестнул лагерь перед Эфенскими вратами, топя солдат в море душераздирающих стонов и громового топота. Смертные, пережившие первую волну гибели, барахтались среди трупов, пытаясь отбиваться, – с разинутыми ртами, с искаженными болью лицами, охваченные паникой, захлебываясь криком.

Слева от меня сражался юноша, орудуя мечом. Он отрубил голову мертвой женщине. Но пользы это не принесло.

Безголовый труп вцепился в лицо молодого мужчины, костяные пальцы вошли глубоко в глазницы. С неба сыпались пушистые снежные хлопья, и некоторые снежинки становились красными прежде, чем падали на землю – от брызг, летящих из бывших глаз.

Нет, это было не поле битвы.

И вообще не битва.

Это была настоящая бойня.

К горлу моему сама собой подкатила тошнота, и Енош, заметив это, прикрыл мне глаза ладонью, заслонив от жестокости своей мести, как будто душераздирающие вопли и жалобные мольбы не рисовали во тьме перед моими глазами кровавые картины.

Милостивый бог, моя грудь содрогалась так, словно меня еще могло тревожить подобное зрелище – после своей-то собственной смерти. Словно что-то внутри меня хотело пожалеть этих людей.

Но нет, я не стану их жалеть.

Они заслужили кару.

Это нужно сделать.

– Ну вот и