Королева праха и боли - Лив Зандер

резни, когда сотни людей погибли в считаные секунды?

Мой муж медленно прошел вдоль ряда людей, ждущих смерти. Снег хрустел под его сапогами. Потом он остановился перед самым молодым – тем самым обмочившимся мальчишкой.

– Ты должен сделать выбор, смертный. – Костяной нож возник в руке моего мужа, и острие его он приставил к глазу оруженосца. – Если ты откажешься от того, о чем я тебя попрошу, я вырежу твои глаза. Медленно. И они будут болтаться на ниточках мышц, когда я повешу тебя вверх тормашками на дереве.

Как только Енош произнес последнее слово, земля содрогнулась. Порыв ветра взметнул снег, забрасывая им упавшие трупы.

У меня перехватило дыхание.

Нет, это был не снег.

Костяная пыль тянулась от рощ, окаймлявших лощину, от старых груд трупов у Эфенских врат, от лугов за нашими спинами. Пыль текла лавиной, погребая под собой убитых солдат. Ревущий вал катился на нас. Мертвые барахтались, пытаясь отползти…

От чего?

– Так получилось, что моя жена любит деревья, – мрачный голос Еноша буквально накрывал скулящего оруженосца, будто зловещая тень. – Так что я выращу величественное дерево прямо перед нашим домом и украшу его корчащимися, воющими телами тех, кто предал своего бога. И начну с тебя, смертный.

Волны костяной пыли столкнулись, и в сумрачное небо взметнулось белое облако. Сила столкновения была такова, что ветви на ближайших деревьях затрещали, ломаясь, а несколько лошадей в панике бросились прочь. Стук их копыт отдавался в висках – жуткой заменой биения моего сердца.

И прямо у меня на глазах выросло огромное дерево, такое большое, что крону его наверняка было видно даже из Хемдэйла и его окрестностей. От мощного ствола отходили толстые сучья, корявые, нелепые, как изъеденные подагрой пальцы старой ведьмы, – голые, без единого кожаного листочка.

Вместо листьев и ветвей ствол оплетали какие-то нити, возможно, волосы. Они тянулись вниз, будто водоросли, опутывающие затонувшие деревья в западных заболоченных угодьях. Нити сплетались в косы, косы ветвились, скользя по земле. Некоторые подползли к нам и обвили ноги человека.

Задрожав, оруженосец – как и остальные – оглянулся на дерево, и чем выше поднимался его взгляд, тем шире открывался рот. Верхушка костяного великана царапала серые зимние тучи.

– Вот на этом дереве ты и будешь висеть – вечно. – Енош прижал костяной нож к щеке оруженосца, болью возвращая к себе внимание парня. – И вороны станут расклевывать кровавые дыры на твоем лице. Они птицы жадные, сразу сдерут с тебя кожу и будут долбить клювами череп, не дожидаясь, когда ты подохнешь. Или… – Он подбросил клинок, поймал его за лезвие, сжал руку так, что закапала кровь, и протянул оружие рукоятью вперед. – Каждый из вас возьмет этот клинок и вскроет себе вены.

Ужаснувшийся инстинкт выживания сорвал с моих губ судорожный вздох. Во рту возник кислый привкус меди, потянуло вонью мочи и опорожнившихся кишок, желудок скрутило, и мне даже не хотелось разбираться почему.

Разве Енош не предупреждал меня о своих планах залить землю кровью? И разве это не имело смысл, пускай и жуткий, потому что смертные сами навлекли на себя этот час расплаты? Если мы хотим отомстить тем, кто причинил нам зло – уничтожить всех под Солнцем Хелфы, возвращая жизнь мне и нашему ребенку, – то эти мужчины должны умереть.

Только вот оруженосец не был мужчиной.

Он был мальчишкой.

Невинным.

Еще недостаточно взрослым, чтобы отрастить хотя бы чертову бороду, не говоря уже о том, чтобы поднять меч. Проклятый дьявол, он, наверное, всю неделю только и делал, что поил лошадей, наполнял кружки элем и выливал ночные горшки офицеров в отхожее место.

– П-пожалуйста, в-ваша милость, – пролепетал, заикаясь, мальчик, и мои пальцы в перчатках невольно сжались в кулаки, комкая норковую оторочку платья. – Я… У меня дома осталась сестра, младшая… Она… Она носит моего ребенка.

Ну… Может, не такой уж он и невинный.

Но вообще-то и не особо виновный.

Ярин хмыкнул:

– Ц-ц-ц… Даже я не настолько испорчен, чтобы сношаться с собственной сестрой.

– Только потому, что сестры у нас нет, – бросил через плечо Енош и снова переключился на человека. – Значит, ты предпочитаешь кормить ворон?

– Нет! – выпалил парень, нервно переводя взгляд с Еноша на клинок, и нерешительно кивнул. – Развяжите меня, и я… Я это сделаю.

И его затекшие руки тут же упали.

Я сделала вдох.

Один. Другой.

Это все, что я могла сделать, чтобы подавить отчаяние, осознание того, что земли, которые я называла домом, вскоре опустеют, как край за Солтренскими вратами.

А если бы мы нашли юную служанку в какой-нибудь таверне, ей тоже пришлось бы резать себе запястья? А как насчет мальчишек, подручных конюха? А осиротевших младенцев, плачущих в храмах? Когда Енош говорил о кровопролитии – чью кровь он имел в виду?

Вид мальчишки, берущего клинок, потряс меня до глубины души.

Он тоже был потрясен – потому что руки его так дрожали, что он уронил нож в сугроб. Тошнота подкатила к моему горлу, когда он нашарил потерю среди снега и костяного порошка, подтянул кожаный рукав, приставил лезвие к бледной коже и…

– Остановись! – выкрикнул кто-то.

Я.

Это сказала я.

Глава 19

Ада

Сказала – и съежилась.

Зачем я вмешалась?

Енош жестом велел мальчику остановиться и шагнул ко мне, ступая прямо по трупам. Его обеспокоенный взгляд скользил по моему лицу, словно проверяя, нет ли у меня синяков.

– Я почувствовал нарастающее напряжение в твоих мышцах. – Опустившись на колени на гору тел, он взял меня за подбородок, наклонился, потерся носом о мой висок, потом поцеловал меня в губы. – Это из-за холода? Хочешь, я сделаю тебе одеяло?

Да, мне было ужасно холодно, я вся дрожала, дрожала по милости белой зимы – и от жалости.

– Не в этом дело.

– А в чем? В бойне?

– У твоей жены приступ нравственности и сострадания, – со вздохом произнес Ярин. – У меня тоже порой бывает. Примерно раз в сто лет. Ну или в двести.

– Просто… Я никогда не видела столько мертвых людей. – В мире, где трупы не гниют, это что-то да значит. – Их же здесь не меньше сотни, а то и больше.

Енош нахмурился:

– Ровно триста два солдата присоединились сейчас к нашему войску.

Триста два.

За пять вдохов.

От этих цифр, никак не укладывающихся в моей голове, не поддающихся воображению, у меня внутри все перевернулось.

– Енош, этот… Этот оруженосец, он… всего лишь невинный мальчик. Он, наверное, даже не знает, зачем он здесь.