Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

притворившись глухим, продолжал исполнять свою должность и вершить правосудие. Лишь угроза применения оружия заставила «потомка Венеры», сняв тогу претора и распустив по домам своих ликторов с фасциями, уединиться в своих четырех стенах (фактически оказавшись под домашним арестом), выжидая дальнейшего хода событий.

Ждать ему пришлось недолго. «Его» избиратели, простой люд «Вечного» Рима, «мелкая сошка», «презренная чернь», «голь перекатная», безмозглая и безропотная «чернядь» (говоря по-древнерусски), «черная кость», в чьих глазах притеснения Цезаря «оптиматами» только придали ему популярности, никем не званный и не прошенный, не с просьбою, а с «грозьбою» собрался перед его домом и в ходе бурного «массового митинга» заверил своего любимца в поддержке им, народом Рима, законного требования Цезаря вернуть ему магистратуру, на которую он был избран не сенатом, а народом (совсем по трибуну Лицинию Макру!). Он так нравился простолюдинам, что не было никаких оснований сомневаться в их готовности иди за ним и с ним до конца, ради него весь Рим вверх дном перевернуть. Что даже напугало Цезаря. Ибо он вовсе не намеревался становиться «Катилиной номер два», очередным политическим неудачником, чья печальная судьба все еще была свежа в его памяти. Цезарю, популисту-карьеристу, не было никакого резона становиться народным героем, чьи лавры (скорее всего — окровавленные) никак не могли способствовать его успешной политической карьере. Популярность (то есть, в переводе с латыни, буквально «народная любовь») интересовала «потомка Венеры» лишь как средство оказания давления на врагов его партии. И потому он мог обратить верность ему народа себе на пользу, лишь манипулируя и злоупотребляя этой верностью. Он утихомирил своих разгоряченных приверженцев дружелюбными словами и убедил их разойтись по своим отсыревшим, обомшелым, кишащим крысами, мышами, блохами, мокрицами, клопами, многоножками и прочими «мирскими захребетниками» инсулам (если «уважаемые граждане» проживали в «кварталах массовой застройки») или лачугам (если они проживали в «частном секторе»). Этим ловким ходом Цезарь мгновенно добился успеха, на который рассчитывал. Впечатленный проявленной им образцовой лояльностью, сенат, спешно созванный по поводу стихийного митинга перед домом Гая Юлия, выразил ему благодарность через «лучших своих представителей». «Потомка Венеры» пригласили в сенатскую курию, «расхвалили в самых лестных выражениях» и, отменив прежний приказ о лишении Цезаря претуры, полностью восстановили Гая Юлия в должности претора Города. Что убедительно свидетельствует о по-прежнему испытываемом «оптиматами» прямо-таки паническом страхе перед массовыми беспорядками и вообще, перед плебсом. «Поэтому и Катон, сильно опасаясь восстания неимущих, которые, возлагая надежды на Цезаря, воспламеняли и весь народ, понимал: смута шла от самых низов римского общества — В. А.), убедил сенат учредить ежемесячные (то есть регулярные — В. А.) хлебные раздачи для бедняков. Это прибавило к остальным расходам государства новый <…>, но зато отвратило непосредственно угрожавшую (сенату и сенаторам — В. А.) великую опасность, так как лишило Цезаря большей части его влияния (как оказалось — ненадолго — В. А.)» (Плутарх).

20. Скандал в благородном семействе

Между тем в доме Цезаря разразился скандал, напрямую связанный с римской государственной религией, и потому особенно неприятный для Гая Юлия, являвшегося не только претором Города на Тибре, но и Верховным жрецом (о чем уважаемый читатель, наверно, еще не забыл). Эта крайне неприятная история лила воду на мельницу его противников. Тем не менее, Цезарю, со свойственной ему находчивостью, ловкостью и изворотливостью, далось не только сохранить лицо, но и обратить случившееся себе же на пользу.

Скандал произошел во время празднества в честь некоего таинственного женского божества по имени Благая (Добрая) Богиня, или, по-латыни — Bona Dеа, отмечаемого в 62 году в доме Цезаря. Бона Деа отождествляется некоторыми учеными с древней римской богиней Фавной (Фауной), изначально бывшей покровительницей животных (другие же считают, что ее культ был заимствован римлянами из Греции). В любом случае, Бона Деа почиталась как покровительница женщин, испрашивавших ее помощи при несчастьях и болезнях. В Риме она была известна еще со времен войны «энеадов» с италийской колонией греков Тарентом (призвавшей на помощь царя Пирра Эпирского в 272 году до Р. Х.); следовательно, представляется вполне возможным, что Благую Богиню стали почитать в Риме действительно благодаря контактам с греками. Главное, однако же, не в том, заимствовали ли римляне культ Благой Богини у греков или нет, а в том, что поклонялись ей, по крайней мере, в Риме времен Цезаря, женщины, и только женщины. Место проведения посвященного ей «феминистского» (выражаясь по-современному) праздника менялось ежегодно. В своем жизнеописании Цезаря Плутарх пишет об особенностях и характере культа Доброй Богини и празднеств в ее честь следующее:

Благая (Добрая) Богиня

«У римлян есть богиня, которую они называют Доброю, а греки — Женскою. Фригийцы выдают ее за свою, считая супругою их царя Мидаса, римляне утверждают, что это нимфа Дриада, жена Фавна, по словам же греков — она та из матерей Диониса (греческого бога вина и виноделия, аналога римского Отца Либера, Вакха, или Бахуса — В. А.), имя которой нельзя называть. Поэтому женщины, участвующие в ее празднике, покрывают шатер виноградными лозами, и у ног богини помещается, в соответствии с мифом, священная змея. Ни одному мужчине нельзя присутствовать на празднестве и даже находиться в доме, где справляется торжество; лишь женщины творят священные обряды, во многом, как говорят, похожие на орфические. Когда приходит день праздника, консул или претор, в доме которого он справляется, должен покинуть дом вместе со всеми мужчинами, жена же его, приняв дом, производит священнодействия. Главная часть их совершается ночью, сопровождаясь играми и музыкой». В таких бесхитростных выражениях Плутарх повествует об этом культе. Просто поразительно, насколько его описание отличается от того, что приводит римский поэт-сатирик Ювенал в своей знаменитой Шестой сатире. Поскольку Плутарх и Ювенал были современниками, то, либо женщины представлялись им в совершенно разном свете, либо эти авторы пользовались источниками, относящимися к разным эпохам. Ювенал описывает праздник Доброй Богини с таким отвращением, что автор настоящего правдивого повествования может лишь отметить, но не объяснить различие между двумя описаниями. Вот фрагмент Шестой сатиры Ювенала с описанием праздника Доброй Богини:

«Знаешь таинства Доброй Богини, когда возбуждают

Флейты их (женский — В. А.) пол, и рог, и вино, и менады

Приапа[66].

Все в исступленье вопят и, косу разметавши, несутся:

Мысль их горит желаньем объятий, кричат от кипящей

Страсти, и целый поток из вин, и крепких и старых,

Льется по их телам, увлажняя колени безумиц.

Здесь