Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

Но будьте уверены, что в октябре мы встретимся в Вене. Тогда и посмотрим, что станется с вашими русскими и прусскими друзьями. Рассчитываете на Германию? Вспомните девятый год. Чтобы держать в узде население, мне достаточно моих солдат, а князья хранят мне верность из страха перед вами. Хотите вооруженного нейтралитета? Хорошо! Пусть император даст слово, что не объявит мне войну до конца переговоров, с меня этого будет довольно.

Интересно, все эти расфуфыренные придворные и генералы все еще сидят в приемной? Наверняка. Он так привык, что его боятся. Но как привыкли они бояться его! О, вовсе не мороз сломил их физически и морально! Он лишь докончил дело. Что ж, небольшой урок ему не повредит.

— Мой государь император предлагает свое посредничество, а не нейтралитет. — Меттерних сделал несколько шагов к окну, просто чтобы убедиться, что ноги не откажутся ему служить. — Россия и Пруссия уже приняли его посредничество, дело за вами. Вы должны определиться сегодня же: либо вы принимаете мое предложение и мы назначим срок для переговоров, либо вы отказываетесь, и тогда император, мой государь, будет считать себя свободным принимать решения. Время дорого, армии нужно жить; через несколько дней в Богемии будет двести пятьдесят тысяч солдат, их можно разместить там на несколько недель, но не на месяцы.

Наполеон фыркнул.

— Двести пятьдесят тысяч солдат в Богемии? Вы хотите, чтобы я поверил в эти сказки? У вас найдется самое большее сто, и то еще боеспособных не больше девяноста тысяч.

Он пустился в долгие рассуждения о возможностях австрийской армии, включая в свои расчеты количество народонаселения, потери, понесенные в последних войнах, систему рекрутского набора… Часы пробили семь.

— Ваши данные неверны, ваше величество, — оборвал Меттерних это словоизвержение. — А между тем вы с легкостью могли бы раздобыть куда более точные и надежные сведения. Но дело даже не в этом. В обычное время армии составляют лишь малую часть населения, сегодня вы призываете под свои знамена весь народ. На целое поколение вперед! Я видел ваших солдат — это дети. Вы убеждены, сир, что вы необходимы своему народу, но разве народ не нужен вам? Что вы станете делать, когда и эта армия подростков исчезнет? Наберете младенцев?

В наступившей тишине слышалось только тиканье часов. Сумерки сгустились, но даже в этом неверном свете было видно, как побледнел Наполеон, как напряглось его лицо.

— Вы не солдат и не знаете, что происходит в душе воина! — рявкнул он. — Я вырос на поле боя; такому человеку, как я, плевать на миллион чужих жизней!

Он пнул ногой валявшуюся шляпу, она отлетела в угол. Меттерних прислонился спиной к простенку между окнами.

— Почему вы говорите это только мне, в четырех стенах? — спокойно произнес он, внутренне торжествуя. — Давайте раскроем окна, двери, пусть ваши слова прозвучат на всю Францию! Дело, ради которого я сюда прибыл, от этого только выиграет!

Наполеон метался по комнате, как запертый в клетку зверь; он слишком поздно осознал свою оплошность и теперь пытался поправить дело.

— Французам, которых вы здесь защищаете, не в чем меня упрекнуть, — говорил он. — Я потерял в России триста тысяч человек, это верно, но французов среди них было не больше ста тысяч, и я о них сожалею — да, очень сожалею. Прочие же были итальянцы, поляки и по большей части немцы.

Меттерних оскалил зубы в улыбке.

— Вы забываете, сир, что говорите с немцем.

Во взгляде Наполеона мелькнула хищная радость.

— Вы защищали французов, я вам ответил.

Он вдруг взял Клеменса под руку и начал прохаживаться с ним по комнате. На втором круге ловко наклонился и подобрал с пола шляпу.

— Не правда ли, Меттерних, я сделал большую глупость, женившись на австрийской эрцгерцогине?

— Поскольку вашему величеству угодно знать мое мнение, скажу откровенно, что Наполеон Завоеватель допустил ошибку. Но не Наполеон-политик и основатель империи.

— Так значит, император Франц хочет лишить трона свою дочь?

— Сир, император помышляет только о благе своей империи. Что бы ни уготовила судьба его дочери, он прежде всего государь и не колеблясь пожертвует своей семьей для блага Австрии.

— Так я и думал. Я знаю, что совершил огромную ошибку. Женитьбой на австрийской эрцгерцогине я надеялся оживить прошлое, соединив его с новыми временами, — предрассудки древних готов с просвещенностью нынешнего века. Я был неправ и вижу сегодня, как глубоко я заблуждался. Эта ошибка может стоить мне трона, но под ее обломками я погребу весь мир.

В гостиной стало совсем темно. Свечи не горели: никто не посмел их принести, потревожив тем самым императора. По-прежнему держа под руку Меттерниха, лица которого он разглядеть уже не мог, Наполеон подвел его к двери и взялся за ручку.

— Надеюсь, мы еще увидимся.

Его голос звучал почти ласково.

— Как вам будет угодно, сир, но я чувствую, что не достигну цели своей миссии.

Рука Наполеона похлопала Меттерниха по плечу.

— Вы как будто сердитесь — с чего бы это? Я вам скажу, что будет: вы не станете воевать со мной.

— Если вы так думаете, сир, то вы погибли, — ответил Клеменс даже слишком резко. — У меня было такое предчувствие, когда я шел сюда, теперь же я в этом уверен.

Быстрые шаги с позвякиванием шпор удалились под всколыхнувшийся шорох, шарканье, бормотанье… В приемной свечи горели; генералы всматривались в лицо Меттерниха, пытаясь прочитать в нем приговор. Он сохранял бесстрастное выражение, ни на кого не глядя и никому не кланяясь.

Бертье проводил его до самой кареты.

— Довольны ли вы императором? — шепнул он, убедившись, что их никто не слышит.

— Да, он дал мне все необходимые пояснения, — ответил Меттерних. И добавил, поставив ногу на подножку: — Ему конец.

21

Отложив зрительную трубу, Наполеон поднес к глазам карту, слушая пояснения Бакле. Тому приходилось почти кричать, чтобы перекрыть шорох множества лопат, стук ломов, звон топоров — саксонские крестьяне копали рвы, делали засеки, расширяли дороги; саперы наводили мосты и строили редуты для защиты апрошей. Дрезден превращали в крепость, способную отразить армию Бернадота с севера, Блюхера с востока и Шварценберга из-за Богемских гор. О, этот орешек будет им не по зубам! Если, конечно, ждать их в Дрездене, а не идти навстречу, чтобы разбить поодиночке. Бакле прав: в действиях союзников нет никакой системы, они неизбежно наделают ошибок. Им никогда не сравняться с нами в быстроте маневров…

Двести тысяч солдат! Глупости! Бравада, фанфаронство! Шварценберг сможет набрать от силы тысяч семьдесят пять. Но как уверенно говорил этот ушлый венский щеголь! Он что-то скрывает. У