Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

Владикавказ. Оттуда по Военно-Грузинской дороге, через Крестовый перевал, в Тифлис[38], из Тифлиса – в Батум[39]. И – морем – в Крым.

У Чюрлёниса была возможность совершать одиночные прогулки по морскому берегу. («Слишком красиво, чтобы смотреть на эту красоту с кем-то еще».) Повиласу он пишет, как был счастлив, глядя на необозримые просторы, где «берега скалистые, высокие, местами недоступные, а с какой-нибудь горы видно почти полморя».

«Я рисовал или по целым часам сидел у моря, в особенности на закате я всегда приходил к нему, и было мне всегда хорошо, и с каждым разом становилось все лучше…»

«Я видел горы, чело которых ласкало облака, я видел гордые снежные вершины, которые высоко, над облаками, вздымали свои сверкающие короны. Я слышал грохот ревущего Терека, в русле которого уже не вода, а ревут и грохочут, перекатываясь в пене, камни.

Я видел в ста сорока верстах Эльбрус, подобный большому снежному облаку во главе белой цепи гор. Видел я на восходе (у Розинера – закате! – Ю. Ш., В. Ж.) солнца Дарьяльское ущелье среди диких, фантастичных, серо-зеленых и розовых скал. Мы шли тогда пешком, и эта дорога, как сон, на всю жизнь останется в памяти…»

Чюрлёнис увлекся фотографией и привез из путешествия много снимков. (Они сохранились!) В кругу семьи, в Друскениках, Кастукас упоенно рассказывал, как они с Моравским ходили по горной тропе к подножию ледника, по каким опасным местам им приходилось пробираться, и как там, где кончался язык ледника, играли в снежки и «катались» на «собственных саночках».

К «кавказскому» периоду жизни и творчества Чюрлёниса относится цикл стихотворений в прозе, известных как «Письма Девдурачеку». Кто это, Девдурачек (вариант – Девдурашка)? Правильнее спросить: что это? Несколько – умышленно – измененное название Девдоракского ледника на северо-восточном склоне Казбека, вблизи Военно-Грузинской дороги.

Письма Девдурачеку[40]

Смотри, среди снежных горных корон, среди гор, почти достигающих небес, стоит человек. Под его ногами облака прикрыли всю землю; там, внизу, происходят земные дела – суматоха, шум, болтовня, но облака прикрыли все. Тишина. Кругом белые, удивительные короны, поразительно величественные, изумительно красивые, из опалов и земчугов (жемчугов), из топаза и малахита, из хрусталя и алмазов. Потрясающе волшебные, огромные короны, а среди них стоит человек и смотрит, широко раскрыв глаза, смотрит и ждет. Обещал он, что на заре, в миг возжигания корон, в миг хаоса и танца лучей, запоет он гимн солнцу. Гимн солнцу. Под его ногами облака прикрыли всю землю. Тишина. Вокруг удивительно белые короны.

* * *

Эта ночь твоя, слышишь, малышка?

Слушай, слушай внимательно, затаи дыхание и слушай! Слышишь? Как тихо-тихо говорят звезды: «Эта ночь Твоя, малышка». Значит, видишь, что Ты – Госпожа тишины и звездной ночи, Королева пирамид, пальм, сфинксов и безкрайней пустыни. Улыбаешься? Раз так, то и я такой же великий Король, потому что я перед Тобой, потому что вижу Твою улыбку.

Ты – моя милая малышка, такая-такая крошечка.

* * *

Знаешь что, Казбечек, когда мы сидели на взгорке, я потихоньку сошел вниз и наблюдал за нами. Ты вся была в солнце, и солнце в Тебе, а я был весь освещен Тобой, и большая тень падала от меня почти на весь взгорок. И грустно мне стало вдруг и, знаешь, пошел я тогда долинами далеко-далеко, а когда вернулся к нам, Ты светилась еще больше, но моей тени уже не было совсем. Мы были очень заняты, надо было разрезать земляничку. Мы положили ее на листок и очень серьезно поделили – эту маленькую земляничку. И вспомнил я тогда, что было время, когда мир походил на сказку. Солнце светило во стократ ярче, огромные леса сверкающих серебряных орехов высились по берегам сонных изумрудных озер, и среди подпирающего небо золотистого хвоща летел страшный птеродактиль, летел шумно, дыша обжигающей угрозой, и исчез в лучезарной мгле двенадцати радуг, которые извечно стоят над Тихим океаном[41].

«Письма Девдурачеку» Чюрлёнисом написаны годом позже, в 1906-м, место же их написания обозначено условно, оно одно из тех, где удалось побывать или же, возможно, где он начал писать эти стихотворения в прозе, – «Крыница»[42].

Осенью Школа изящных искусств Стабровского устроила в Варшаве выставку студенческих работ. Внимание посетителей привлекли работы Чюрлёниса. Несколько его произведений были отобраны для продажи – оплатить их должны после закрытия выставки. Автор был окрылен первым успехом. Однако надежда хоть мало-мальски поправить материальное положение оказалась преждевременной и недолгой.

Вот как он сам об этом пишет:

«После возвращения с Кавказа, оказалось, что мне снова придется давать уроки музыки (чтоб они провалились), выяснилось, что деньги, которые я должен был получить за проданные на выставке картины, превратились в какие-то груши на можжевельнике. Покупатели или отбыли за границу, или вернули картины с целью сбить цену».

Глава девятая. «Чюрлянис – родом литвин» (1905 год). Варшава – Друскеники

Говорить в литовских семьях, даже в семьях интеллигенции, по-польски в последней четверти XIX века было делом обычным, школ, где преподавание велось на литовском, не существовало, не допускалось издание книг и периодики на литовском. Литовский разговорный язык сохранялся в сельской местности, благодаря в немалой степени священнослужителям – ксендзам.

Ядвига Чюрлёните пишет, что «со временем» к литовскому языку стали относиться, как к языку простолюдинов.

«Особенно энергично шел процесс ополячивания в городах и местечках, расположенных поблизости от границ старой Польши, – пишет она в мемуарах. – Таким образом, и Друскининкай (так в оригинале. – Ю. Ш., В. Ж.), выросший из литовской деревни, под влиянием огромного наплыва польских курортников постепенно ополячивался».

При поселении Чюрлёнисов в Друскениках от Константинаса (отца) потребовали, чтобы знал польский язык, так как службы в городском костеле, где он намеревался служить органистом, проходили на польском.

Ядвига Чюрлёните:

«Откуда наш отец, этот славный охотник из деревни Гуобиняй, знал польский – трудно сказать. Может, научился этому языку в начальной школе, а может, в ходе общения с поляками и готовясь стать органистом. Могу сказать только одно: отец совершенно правильно говорил по-польски, но, разумеется, не без примеси местных литуанизмов».

В семье Чюрлёнисы говорили на польском, но «даже те из братьев, что учились в Варшаве, хоть и прекрасно владели польским литературным языком, дома сохраняли “литовскую” интонацию».

С течением времени книжные шкафы в доме наполнялись польской литературой – литовских ни книг, ни газет не существовало.

«Так или иначе, но у нас в доме никогда не забывали о том, что мы – литовцы, – утверждала Ядвига Чюрлёните. – От родителей мы,