Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

был знаком с первоисточником – с дневником Брылкиной), Лидия больше была увлечена профессором.

И. Бжезинский (кто такой, установить не удалось. – Ю. Ш., В. Ж.) пишет: «Очень скоро в школе проявился необычайный талант Чюрлёниса; он выделялся среди всех своей индивидуальной оригинальностью. Было решено предоставить ему свободу в поисках форм для выражения своих художественных идей».

Каким-то образом у Чюрлёниса оставалось время и для занятий музыкой. В школе он организовал хор – исполнялись и литовские народные песни, которые пел и он сам.

Чюрлёнис пишет Петру Маркевичу:

«Среди коллег я признан. Сделался директором наших академических хоров, разумеется, почетным директором! Переживаю время, подобное тому, что было в Плунге, – я окружен всеобщей симпатией и уважением».

Учитель Чюрлёниса Кароль Тихы, художник, занимавшийся декоративной керамикой, дизайном текстиля, интерьера и мебели в стиле модерн, вспоминал, что в то время, как другие его ученики писали в его мастерской портрет художника и педагога Фердинанда Рущица, Чюрлёнис исполнял на пианино фуги Баха и «гармонизировал» литовские народные песни. «И это было прекрасно!» – восклицал Тихы. Исполнились и произведения самого Чюрлёниса.

Летом 1904 года вся школа выезжала на пленэр. Около города Лович был огромный, красивейший парк. Это место получило греческое название «Аркадия». Парк украшали «старинные» руины, гроты, «храм Дианы».

Днем студенты занимались натурной живописью, а вечером были предоставлены сами себе. Во время одной из прогулок по парку Чюрлёнис говорил Лидии о своем одиночестве, о любви, как выяснилось, безответной…

Miss Isadora Duncan

Летом, в день приезда из Варшавы, Кастукас положил на стол неколько фотографических открыток и, ничего никому не сказав, вышел из дома.

Ядвига Чюрлёните считает, что «это был его обычный “педагогический маневр”»: дать возможность ознакомиться с «материалом», способным вызвать рассуждения, эмоции, а затем послушать, кто что говорит, и только потом объяснить свое ви́дение, понимание предмета, ситуации.

Открытки представляли собой фотографии на редкость красивой молодой женщины, а также юных танцовщиц, составивших некие художественные композиции.

– Тут что-то нацарапано, – Вале ткнула пальчиком в нижний левый угол открытки.

– Miss Isadora Duncan, – Юзе постаралась правильно прочесть английский текст.

Четверть часа спустя Кастукас вернулся.

– Кто это – Miss Isadora Duncan? – Юзе протянула ему «рисованную» открытку, единственную цветную, на которой все та же прекрасная незнакомка в легком полупрозрачном платье словно парила над землей.

– Это Изадора Дункан, рисунок художника Фридриха Каульбаха.

– Кто такая Дункан? – Юзе повторила вопрос. – Зачем тебе ее фотографии?

– Вообще-то она Айседора Дункан, но в Польше называют ее Изадорой. Дункан – танцовщица, балерина. Но так, как танцует Изадора, не танцевал еще никто и никогда. Она американка. Приезд Изадоры в Варшаву потряс всю музыкальную общественность. Все, кто мог, устремились смотреть балерину, танцующую босиком. О ней говорили в мастерских художников и даже в кафе. Как вы знаете, я не большой любитель сенсаций, да и балета тоже, поэтому довольно прохладно встретил предложение Генека постараться попасть на выступление Изадоры, но на афише было сказано: Дункан будет танцевать сюиту Баха и траурный марш Шопена. Как такое возможно? Я не понимал, как можно движением тела раскрыть развитие психологических процессов, таящихся в музыкальном произведении. Теперь знаю: можно! Больше всего меня потрясли музыкальность, естественность, выразительность движений и глубокая человечность Изадоры. Берусь утверждать, что на свете танцовщицы лучше и серьезнее Дункан нет! Не верите мне – спросите у Стасиса, когда он приедет домой. Мы с Генеком посетили несколько ее выступлений, на одном вместе с нами был Стасис.

Дункан была уже, как теперь бы сказали, звезда. Звезда мирового уровня. Чюрлёнис – известный узкому кругу друзей музыкант, композитор и совсем уж начинающий художник. Они сущестовали как бы в параллельных мирах. В Варшаве не нашлось компании, где бы они могли случайно встретиться.

Году в 1919-м или 1920-м Дункан восхитится, по крайней мере, одной работой Чюрлёниса и попросит в его честь сыграть трагическую сонату Шопена.

Произошло это в Париже, где в то время жили братья Моравские, Евгений и Влодзимеж. Евгений был уже известным музыкантом, композитором; его произведения звучали в залах дворцов Гаво и Трокадеро. Был он известен и как художник. В круг его друзей входила и неистовая Изадора.

Влодзимеж Моравский вспоминал, как Дункан в первый раз посетила мастерскую его старшего брата. Пришла она вместе с пианистом Вальтером Руммелем. В какой-то момент попросила Моравских в четыре руки исполнить симфоническую поэму Евгения «Улялюм» (по Эдгару По). Слушала, удобно расположившись на софе. На противоположной стене висел лавровый венок Евгения, он-то и привлек внимание гостьи. Над венком – картина Чюрлёниса. Вернее, авторское повторение одной из его картин. (Ядвига Чюрлёните пишет, что из рассказа Влодзимежа непонятно, какой; вероятнее всего – «Жертвы».)

В центре полотна, на покрытом звездами ступенчатом зиккурате – фигура ангела. Опутываемый клубами темного дыма, поднимающегося с земли, он взирает на небо, словно вопрошая о том, какой жертвы от него потребуют. Картина полна обостренной тревоги, неотступных страшных предчувствий.

Дункан поднялась с софы, плавно ступая по паркету, приблизилась к стене, долго смотрела на картину, затем сняла ее и продолжила слушать Моравских с ней в руках. Когда братья закончили играть, Дункан воскликнула:

– Кто он, человек, создавший такую замечательную картину?

Евгений, не ожидавший такого вопроса, несколько растерялся, затем сказал:

– Это работа моего друга… нашего с Влодзимежем друга Микалоюса Константинаса Чюрлёниса.

– Где он?

Евгений:

– Уже почти десять лет, как Костакаса нет.

Воцарилась долгая тишина.

Евгений нарушил ее:

– Изадора, если бы вы знали, как Чюрлёнис восхищался вами!

– Он видел меня на сцене, в танце?!

– Да. Мы с ним посетили все ваши выступления в Варшаве.

Дункан повернулась к Руммелю:

– Мой архангел, сыграй нам трагическую сонату Шопена. В память об этом удивительном художнике…

– И музыканте, композиторе! – подсказал Евгений.

Глава восьмая. «В России близится буря» (1904–1905 годы). Варшава – Друскеники – Крым – Кавказ

В Школе изящных искусств Стабровского учился Бронеслав Вольман. Бронек ввел Чюрлёниса в свой дом, познакомил со всем семейством. Вольманы не так давно перебрались в Варшаву из Иркутска. Константинас стал часто бывать у них. Он взялся обучать музыке младшую сестру Бронека Гальку. Ученица оказалась способной – Константинас признавался, что часы занятий с ней были часами приятнейшего отдыха.

Галина вспоминала: «Когда Чюрлёнис был с нами, все мы становились лучше».

Очень тепло относилась к Чюрлёнису и хозяйка дома Бронислава Вольман, она сразу оценила его талант – и в музыке, и в живописи.

Стасис Чюрлёнис:

«Г-жа Вольман была очень интеллигентной женщиной, утонченной, с благородной душой. Она понимала яркую индивидуальность М. К. Чюрлёниса как человека и художника. Восхищенная произведениями, которые