Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

красными флагами. Раз встретил такую процессию из пятидесяти мальчиков от 8 до 10 лет. Они несли красный флаг и пели революционную песню “Веками палачи проливали нашу кровь”. Удивительно выглядело, инстинктивно снял шапку, другие, встречавшие их, тоже снимали шапки. Армия в детей стреляла.

Раз случилось заметное происшествие. На Хлодной улице маршировала рота, и вышла пьяная сборщица костей. Командир роты – молодой красивый офицер. Сборщица костей преградила им дорогу и задрала на голову юбку со словами: “Вот вам, стреляйте, мать вашу…” Молодой офицер скомандовал, и сотни пуль посыпались в нечистую костлявую сборщицу. Как тебе это нравится? Такие и похожие вещи теперь часто происходят в Варшаве».

Чюрлёнис пророчески предрекал:

«В России близится буря, но, как и до сих пор, – без серьезных последствий. Умы не подготовлены, и все кончится победой казачьих плеток».

Прежде, еще в «Лейпцигской тетради», он иронизировал по поводу политической деятельности ближайшего друга – Евгения Моравского: «…болеет манией собирать глиняные чашки, а когда бывает в хорошем настроении, то говорит социалистическую речь; залезает на стол или стул и начинает словами: “Товарищи!”».

У Вольманов часто собиралась молодежь. Ядвига Чюрлёните пишет: «Со временем некоторые из них (вместе с Бронеком, сыном Вольманов) внесли в салон госпожи Вольман несколько богемное настроение».

Считается, что одна из самых известных живописных работ Чюрлёниса – «Дружба» – написана благодаря дружбе с семьей Вольман. Чюрлёнис подарил картину Брониславе Вольман.

Искусствоведы отмечают, что художник еще долго будет жить образом «огромного шара света», «великого света в ладонях», ассоциирующегося в его представлении с самым ценным в этом мире, что это его призыв к доброте, сотовариществу, братству.

В настоящее время она (как и практически все картины художника) находится в Национальном художественном музее имени М. К. Чюрлёниса[37] в Каунасе.

Национальный художественный музей имени М. К. Чюрлёниса в Каунасе. Современный вид

Бронислава Вольман купила цикл «Сотворение мира», другие работы. Ей он посвятил симфоническую поэму «Море» и несколько фортепианных произведений.

Госпожа Вольман, зная о бедственном материальном положении Чюрлёниса, постоянно приглашала на обеды Константинаса и его брата Стасюкаса. Пани Бронислава поздравляла родителей Чюрлёниса с праздниками и успехами сына, братьям и сестрам его посылала книги, подарки, иногда предварительно разузнав, кто что хотел бы получить. Так, Вале получила от нее в подарок желанные коньки с ботинками.

Чюрлёнису была важна не только материальная, но и моральная поддержка госпожи Вольман. Придет время, она поддержит Константинаса и в его намерении вернуться в Литву.

«Жаль, что ты не знаешь госпожу Вольман. Единственная удивительная женщина из тех, кого я знаю. Нечто похожее на нашу маму и Юзе вместе взятых. Генек, Владек, Красовски[й], Стасюкас и я почти влюблены в нее», – писал Повиласу Константинас.

«Я должен стать художником»

Летом 1905 года – традиционный пленэр, на этот раз под городом Люблин, где в 1900-м Чюрлёнису предлагали место директора художественной школы. Затем – Друскеники. Кастукас привозит с собой массу рисунков, набросков – все это его ученические работы.

Отец, после того как старший сын серьезно занялся живописью, одну из трех комнат в доме, ту, что с улицы, напротив входа, освободил от лишней мебели и выделил ему под мастерскую. Там едва помещались кровать, стол, стул, мольберт и табурет – для палитры и красок.

Кастукас написал портреты отца, матери, всех братьев и сестер. Показывал, что у него получилось, неохотно. После того как покажет, мог взмахом кисти перечеркнуть портрет крест накрест и бросить в печь.

Шестилетняя Ядвига согласилась позировать – за мороженое. Стараясь не шевелиться, сидела на табурете и прислушивалась – не услышит ли зазывный голос уличного торговца мороженым. Морожник (так его называли в Друскениках) развозил мороженое – сливочное, шоколадное, лимонное, малиновое – в металлическом бидоне, продавал порционно. Получив желанную порцию лакомства, Ядвига посчитала свою задачу выполненной; на табурет она вернулась, но вела себя уже беспокойно – вертелась, крутила головой, болтала ногами.

Кастукас несколько раз одернул сестренку, потом резко бросил:

– Ядзе, сеанс окончен! Ты свободна! Можешь идти на все четыре стороны.

Последовал взмах кисти – один, другой. Взвизгнула задвижка, резко открылась дверца печи. Ядвига только и успела мельком увидеть на картоне детскую головку, очень похожую на свою.

Привстав на цыпочки, потянулась к старшему брату. Кастукас склонился над сестренкой, она обняла его, поцеловала и шепнула на ухо:

– Не сердись, пожалуйста!

Кастукас улыбнулся:

– Мир!

– Мир!

Когда он безжалостно таким же образом уничтожил и портрет отца, отец возмутился:

– Что ты сделал! Мой портрет точно удался!

Кастукас усмехнулся:

– Может, и удался. Но вы можете заказать портрет и даже целую дюжину портретов и получше – у нашего Баранаускаса.

Баранаускас – друскеникский фотограф.

«Так отшучивался Чюрлёнис, – пишет Соломон Воложин и тут же задается вопросом: – Но что, если?.. Что, если у него не очень-то получалось “похоже”?..» Сестра его пишет о результате одного сеанса – о срисованной с нее и перечеркнутой девочке: «…вроде бы и похожа была на меня… То же, не более, можно сказать о брате, сличая два наброска (в три четверти и в профиль) с его тогдашними фотографиями анфас…» И далее: «Среди опубликованных зарисовок Чюрлёниса есть ученические эскизы голов. Многие датированы предпоследним годом его учебы, и среди них найдется одна-другая, проработанная довольно тщательно. И что же? Попадаются те, что называются у художников “замученный рисунок”…»

Так, может, Чюрлёнис не случайно избегал портретов и более или менее крупных лиц в своих произведениях? Исключения – картины «Истина», «Дружба», «Пан». Лица в «Пане», достаточно сомнительные по мастерству, выполнены еще в 1904 году, до начала учебы в варшавском училище. Но в знаменитой «Дружбе», написанной в 1906–1907 годах, лепка губ, например, выглядит просто жалкой даже по сравнению с едва проработанными щеками, лбом, носом и переносицей «этой чюрлёнисовской Нефертити».

«А ведь где как не в изображении человеческих голов, как не в портретной живописи наиболее бесспорно доказывает художник свое совершенство во владении рисунком!» – риторически восклицает Воложин и предполагает: «Может, Чюрлёнису сродни примитивное или наивное, как теперь называют, искусство?»

В Друскениках Кастукас рисованием и живописью занимается уже не ради собственного удовольствия, при этом совершенствует технику письма. Как и во время прошлых побывок, он пишет природу. И продолжает фантазировать и экспериментировать.

«Сейчас, после приезда в Друскеники, я загорелся изучением природы, – пишет Кастукас Повиласу. – Вот уже вторая неделя, как я ежедневно рисую по четыре-пять пейзажей. Нарисовал уже сорок штук. Возможно, что некоторые из них хороши. Зато с музыкой швах!»

Чюрлёнис любил работать на природе – писать пейзажи с натуры.

Если братья