Между небом и тобой - Лоррен Фуше

– Вы тезка Феллини, – не могу удержаться я.

– И не случайно! Мой дедушка снимался у него в массовках, отец работал на студии «Чинечитта»[100], сестру назвали Джульеттой. Все в нашей семье помешаны на кино, и я веду киноклуб в университете, в котором преподаю.

Одна из твоих шуточек, Лу? Ты посылаешь мне иллюзию, химеру? Или – надежду?

– Ваша жена путешествует с вами?

– Я не женат. Знаете, такой человек, как я, постоянно мотающийся из Италии во Францию и обратно, совсем не подарок.

– Зато у меня есть подарок для вас! (Итальянец смотрит удивленно.) Счастливого Рождества, Федерико! И знайте, что у donna stupenda, с которой вам так хотелось вместе поужинать, есть на предплечьях татуировки – портреты Феллини и Мазины. Если скажете ей, что ваша семья была с ними знакома, держу пари, она примет приглашение.

Жо – Везине

Мне не хочется возвращаться на бульвар Монпарнас, раз ты меня там не ждешь. Рождественские телепрограммы – сплошное жульничество, ведущие в вечерних платьях и костюмах делают вид, что встречают праздник вместе с нами, хотя передача идет в записи. Мошенники! Впрочем, я тоже мошенничаю, скрывая от детей твое поручение.

Дверь клиники распахивается. Вот наконец и Сара. Она не может меня увидеть, потому что я поставил старушку BMW в тени. Наша дочка в этом своем красном пальто – точь-в-точь Миссис Санта-Клаус[101]. Она ловко съезжает в коляске по пандусу, рядом с ней идет Федерико и что-то говорит, помогая себе жестами. Потом она издали открывает брелоком машину, а подкатив ближе, встает и складывает коляску. Итальянец потрясен. Справившись с изумлением, он помогает запихнуть коляску на заднее сиденье, Сара садится за руль, Федерико – справа от нее.

Я не пойду на рождественскую мессу. Это мое первое Рождество без тебя, Лу, я вообще не знаю, что мне делать. Никого не учат, как быть вдовцами, как себя вести, только и остается, что броситься в море и нахлебаться соленой воды.

Федерико – Шату

В ресторане «Via 47» яблоку негде упасть, но у меня сегодня получается все. Уламываю хозяина на его родном языке Данте, так что Антонио подставляет еще один стул и приносит для Сары прибор. Мои друзья принимают ее более чем радушно, в их душе так и поет, в их глазах так и светится: una bella ragazza cosm…[102]

– Вы как познакомились? – спрашивает Милан.

– Маэстро познакомил.

– Который? – вторит мужу Паола.

– Феллини.

И мы с Сарой обмениваемся понимающими взглядами.

– Погодите! Сколько же вам тогда было лет?

Феллини умер в девяносто третьем, подсчитываю.

– Лет по десять, да, Сара?

Сара не спорит. Мы пьем просекко, наслаждаемся ризотто с черными трюфелями, все хорошо, вот только мои друзья обмениваются непонятными для Сары шуточками, и я боюсь, как бы она не почувствовала себя чужой. Но тут меня осеняет:

– Один, два, три!

Милан хмурит брови, но Сара тут же подхватывает игру и невозмутимо отвечает:

– Один, два.

– Один, два, три, четыре?

Она не уступает, развивает диалог в том же духе:

– Один, два, три!

Паола, решив, что чего-то недослышала, тянет к нам шею.

– Один, – говорю я уверенно.

– Один, два? – спрашивает Сара, показывая на мой разложенный по плечам зеленый свитер.

И впрямь уже давно вышло из моды так носить свитер.

– Один, два, три, четыре, – улыбаюсь я.

Когда у Феллини снимались непрофессионалы, он предлагал им, вместо того чтобы произносить текст роли, просто считать вслух, а потом настоящие актеры их озвучивали. Нам с Сарой так хорошо знаком этот язык, будто мы с детства беседуем только таким образом. Этот язык помогает нам прясть связывающую нас нить, у нас сговор, сообщество числопоклонников, полная синхронизация флюидов… Ужин между тем продолжается, вокруг веселье, а мы… мы узнаем друг в друге себя. Мы знаем: слова – излишество, буквы алфавита ни к чему, тайный шифр маэстро соединяет нас вернее, чем объятие.

Помм – остров Груа

Первое в моей жизни Рождество без дедушки и бабушки. Мы жарим в камине зефирки, а потом залезем в спальники и уснем. Мама сфотографировала меня в нарядном платье, мы послали снимок тете Саре, я сразу же переоделась в теплое, и начался наш обычный рождественский ритуал, только без тебя, Лу. Раньше Лу каждый год включала фильм «Эта прекрасная жизнь», и я успела выучить наизусть все роли, а сейчас мы смотрим его вдвоем с мамой. Мне не холодно: мама подарила мне мольтоновую[103] кофту с капюшоном, у нее пушистая подкладка, и она красная, потому что Рождество и потому что в старые времена жительницы Груа были очень умные, смелые и отважные.

Английская флотилия, которой командовал адмирал Кук, подходила к берегу, они хотели причалить и разграбить наш остров. Это было в 1703 году. Все мужчины тогда были в море, ловили рыбу, на острове оставались только женщины, дети и старики. И тогда у приходского священника родилась гениальная идея. Он велел женщинам одеться в красное, подоткнуть юбки и вооружиться вилами и кольями. Англичане, глядя со своих кораблей, подумали, что там целый полк французских солдат в мундирах, и, побоявшись оказаться в ловушке, убрались. Остров был спасен.

Жо – Париж

Я не хочу есть. Я всегда был изголодавшимся только с тобой. Слушаю «Страсти по Матфею» Баха. Рву обертку подарка, который дала мне перед отъездом Помм. Ты дарила мне каждый год новый свитер. Сколько я ни повторял тебе, что шкаф уже ломится от них, что у моего отца было всего три и ему вполне хватало, ты не соглашалась: «Такого оттенка у тебя еще не было. У тебя меняется цвет глаз, когда ты меняешь одежду, и мне нравится на это смотреть. Эгоизм, да, но оставь уж мне это удовольствие!» В нынешнем году я не ожидал пополнения стопки, но Помм нарисовала мне тельняшку с полосками всех цветов радуги.

– Счастливого тебе Рождества, моя Яблочная Плюшка!

– И тебе, Жо. Ты посмотрел мой подарок?